Скворцы

Встала. Отряхнулась. Достала из бабушкиного гардероба то самое пальто — из толстенного драпа. Лёша сначала не понял, что Лиса намерена делать, решил — хочет согреться. И едва успел остановить её:

— Не бей в дверь — где ты стекла потом достанешь, подумала? Что, форточку рядом не видишь?

Она посмотрела вопросительно… чёрт возьми, как же это здорово, когда рядом тот, у кого соображаловка работает лучше, чем твоя собственная… блин, стыдно — могла бы и сама допереть…

К ней на балкон полетел армейский складной нож. Краткий курс юного взломщика Лёша прочитал вослед, на что ушло полторы минуты. И ещё три Лисы потратила, выковыривая Лёшиным ножом планки, державшие стекло. Лёгкий дзынь второго стекла, аккуратно просунутая меж осколков рука… И вот форточка нараспашку — а уж пролезть в неё и подавно не составило труда. Обошлись, в общем, малой кровью.

И самое главное — Аля вовремя приняла таблетку.

С неимоверным облегчением смотрела Олеся, как её подопечная отправляет лекарство по назначению. А из коридора раздался звук открываемой двери…

Лёша виновато кивнул на ключ:

— Я его только вынуть хотел, туда-сюда покрутил, и вдруг…

Олеся всплеснула руками и, горестно покачав головой, спрятала запылавшее лицо в ладони. «Боже, боже, что же я творю? И зачем я вообще? От меня всем одни проблемы…»

Её стиснутый зубами стон взбудоражил Чертяку, как обычно, крутившегося у щиколоток. Потревоженный котик, не разобравшись в происходящем, занял стойку, вздыбил ирокезом шёрстку на хребте и зашипел в пространство, как маленькая чёрная змейка.

Лёша быстро, в один шаг, чтобы Лиса не успела спрятаться, оказался возле неё. Поймал смятённый взгляд и очертя голову ринулся в поцелуй.

Не требовал, не просил, не вымаливал — терпеливо касался сухих, обветренных губ, упрямого подбородка, любопытного нахального носа, грустной складки между бровей и снова возвращался к замершему в удивлении рту, дразнил, звал позабыть отчаяние, обещал унять любую боль, приняв её груз на себя, исцелял, исцелял, исцелял…

И ни на сантиметр не сдвинулись его ладони с её талии — пусть сама захочет этого, пусть сама позовёт в ту дорогу, по которой можно идти только вдвоём, где нечего делать человеку в одиночестве.

Ты позовёшь меня? Окликнешь по имени? Примешь ли смех и плач, что подарю тебе я? Встретишь ли со мной рассвет? Дозволишь надеяться, что и закат мы встретим вместе?

* * *

Не белёсая туча величаво ползёт с севера и кружится над городом, обещая снегопад — то вращаются жёрнова богов. Да не сами по себе — мы, простые смертные, стеная и кляня долю свою человеческую, тянем ту лямку — и кружится над нами вечность.

Окно нараспашку, шаль на плечах, стылый ветер играет с прядями волос — и одна, одна. Есть высшая радость в одиночестве, в том одиночестве, которое наполнено таинством зреющих мыслей. В том одиночестве, которому даровано счастье созидать — и отдавать потом миру. И миру.

«Как я люблю эту пору — глубокой, зрелой осени, которая вот-вот — и превратится в зиму. Это осеннее время — преддверье смерти, новой жизни весть. О, а ведь кусочек строчки. Н-да, «письма ещё не написанных песен читаю на стекле…» Спасибо тебе, Костя Кинчев, что ты есть такой, здесь и сейчас, и что в мире живут и твои стихи.

И у меня вдруг стало опять проклёвываться… Оживаю? Не знаю, не знаю… Записываю, что сочинилось нынче, сюда, в дневник, потому что больше всё равно некуда. Не письма же Серёже во Францию слать? Зачем травить душу и ему и себе? Всё равно между нами лежит никогда. И нету брода через эту реку. А тоненький мостик наших мыслей друг о друге не в счёт… Ах, ладно, что себя растравлять опять, в самом деле?

  Ты снился мне. На тёмном полустанке  Стояли мы, разлуке вопреки.

  Вращало мир безумием пурги  Неумолимое веретено Ананке.  Ладонь в ладонь — переплетенье судеб  Бесчисленных — твоих — моих — твоих —  Во сне соединенные на миг  Стояли мы среди вселенской мути.  Мы в этот сон уже не возвратимся:

  Разделены пространством, как стеной.  Но знаю я, любимый, ты со мной  Обвенчан — невозможностью единства».

Она с усилием поставила точку. Задумалась. Снова опустила кончик ручки в уже наметившуюся дырочку. Терпеливая бумага снесла и этот укол, и возникшие вокруг точки лепестки.

«Невозможность единства… и ведь поймёт только тот, кто и сам пережил это. Но больше я такого в своей жизни не допущу — умные люди учатся на своих ошибках, а дураки их повторяют!!!

Вот поживём — и узнаем, кто я?

Да что я всё хожу вокруг да около, будто бы ничего не случилось? Случилось!!! Лёшины поцелуи были как… это была живая вода, но нет у меня права пить из этого родника. Нет права.