Скворцы

Лёша, Лёша, Лёша… не могу принять твой дар! Не могу! Тело полно памятью о Серёже. Душа полна памятью о Серёже — и изменится ли это хоть когда-нибудь? Я больна им, больна — и пестую свою боль, как пестовала бы ребёнка, появись он у меня вдруг. Но вдруг не будет; отрицательный резус-фактор у женщины — это ходячая проблема… кому нужна женщина, у которой заведомо по этой части напряг? Всем нужна здоровая, а я…

Может, это так то древнее проклятье работает, о котором мне бабушка рассказывала? Ну, мол, в нашем роду женщины несчастливые, а потому и наши мужчины долго не живут — нашу пра-прабабку прокляла завистница… но может быть, моей пра-прабабке просто больше повезло в любви?

Вот отчего так — какую историю любви ни загляни, непременно прочитаешь историю болезни? Но нет, нет — никакого знака равенства между любовью и болезнью!!! Ни в коем случае! Что может быть здоровее и естественнее, чем тяга женщины и мужчины друг к другу, стремление продлить род? Но… но… кроме инстинктов, у нас есть ещё и умение мыслить. Мы построили цивилизацию, а стало быть, и препятствий себе нагородили немерено. Поэтому, даже если всё взаимное и счастливое, непременно найдётся и для него своя ложка дёгтя. Зачем? Бог весть… наверное, так надо? Чтобы не забывали: плата за радость — страдание. Чтобы не летали без крыльев. И чтобы не проникали взором в основы мироздания — а ведь именно любовь открывает в нас немыслимо тонкое чутье. В сочетании с разумом… о, вселенной оно страшнее бритвы в руке безумца. Так может, потому…???

Безумие… «дай мне сойти с ума — ведь с безумца и спросу нет…» как же Котька меня в своё время этой цитатой замучил! И как я его сейчас понимаю. Но я не хочу сходить с ума — и не хочу отказываться ни от чего, что делала, делаю и ещё натворю. Все мои грехи и все мои радости дай мне помнить — до конца. Долгая память — вовсе не хуже чем сифилис, это ты не прав, Борис Борисович. Особенно в узком кругу.

Лёша, прости… не могу. Спать с человеком и любить его — это разные вещи. Не хочу лжи. Не хочу фальши. Либо я буду честна с тобой и приду к тебе вся — либо не будет ничего. Не умею пополам. Ложиться с одним, а мечтать, что ласкает другой? Не хочу. Лучше одиночество, лучше отшельничество, чем жить в такой лжи.

Слишком рано, слишком быстро.

Лёшка… не торопи меня, пожалуйста».

И мечутся ласточки, снуют — то взлетают проворно к небесной мельнице, то падают угольками, опалив крылышки огнём, который мелется в жерновах. Разве ж там может быть обычная мука? Беспечные ласточки дорого платят за свои ошибки. Вдумчивые закаляются — и даже ревность богов становится им нипочём.

* * *

— В общем, всё я вам сказала, Олеся, думайте теперь. Судя по рецензиям, мысли вы излагаете связно, да и суть хватаете. А тут вам и материал для диплома, и практика, и заработок. И вообще… будущему редактору надо вкусить журналистского хлебушка, — преподавательница улыбнулась.

Да бог с ним, с заработком — а вот работать, работать! Вот по чему Лиса соскучилась — а ведь до нынешнего вечера даже не представляла, насколько.

— Спасибо, Ирина Борисовна. Я — с радостью! А когда надо?

— Как обычно — вчера. Шучу, шучу, — предупреждая огорчение, которое стремительно начало рисоваться на Олесином лице, преподавательница помахала ладонью. — Нужен материал о жизни современного студента. Форма, стиль — на ваше усмотрение. Чем раньше, тем лучше, конечно. Первый номер выйдет в конце января, так что…

Торопливо — хоть и недолгим был разговор с преподавательницей, но когда ты привязана к электричке, каждая минута на счету — Олеся вышла из ворот института на Садовое кольцо. Привычно свернула направо к метро и… перед открывшейся картиной невозможно было не замедлить шаг. Уличные фонари почтительно склонили головы перед вступившей в город полярной королевой и перламутровыми коврами осветили её путь. Верная свита шествовала следом, выплывая из темной выси, и вились мотыльки с крыльями цвета молока над плечами редких прохожих и таяли, едва прикоснувшись к тёплому ещё асфальту. Он вымок и блестел глянцево — и кружилась над зеркальным паркетом Москва, и красовалась в зимнем наряде, и лукаво улыбалась обновке.

И таким вдруг ясным показалось всё… рвусь куда-то, мечусь, хожу всё время, то так, то эдак высовываясь за грань — а зачем? В этом ли ум, в этом ли сила? Всё время проверять себя на прочность — кому и что я этим докажу? Папе — сумела, мол, вырасти человеком?! Маме — а вот она я, могу без помочей?! Так это не на раз доказывается и даже не на два, а каждый день — и именно тем, что находишь в себе силы жить, как бы ни трудно это было. Жить, Лиса, жить. Свой образ смерти ты уже нашла — так найди уже образ жизни, а?