Сквозь дебри и пустоши

– А ты ублюдок, убивший невинного ребёнка! – вспыхнул желтоглазый, вскочив на ноги. – Давай, сука, теперь и меня грохни, ведь я, пока жив, покоя тебе не дам! – заорал он уже привычные Берену слова, но в этот раз егерь услышал совсем другое.

«Убей меня, потому что я не знаю другого способа заглушить ту боль, что разъедает меня изнутри!»

– Ну же! – Азим пнул винтовку, прислонённую к бревну. – Давай! Давай, мать твою, стреляй! Или ты только по детям очередями шпарить не трус?!

Берен поднялся в полный рост, и наскакивавший на него, как бойцовский петух, Азим сдал назад и задрал голову, чтобы видеть лицо егеря полностью, а не только его бороду.

– Ну! – выдохнул желтоглазый остатки своего злого гонора, как-то сразу осунувшись под жёстким взглядом Берена.

А Берен уже чувствовал, почти видел, как свивается плотной нитью густой чёрный дым, тянущийся из сердца Азима. Он сделал всё неосознанно, повинуясь какому-то внутреннему – даже не чувству – инстинкту, схватил эту нить, превращавшуюся в канат, и потянул на себя, мысленно наматывая на кулак.

Азим захрипел, запрокинул голову с распахнутыми глазами и раскрытым ртом, будто ему в живот всадили нож. А Берен тянул из него обжигающий, тяжёлый как свинец сгусток боли. Тот был огромным, будто занимал всю человеческую оболочку Азима, и Берен даже испугался, когда выдернул этот комок, что Азим сейчас упадёт на песок пустой, как сдувшийся шарик. Но он твёрдо стоял на ногах и даже расправил плечи, стараясь быть не ниже Берена. Жёлтые глаза зажглись ярким, почти оранжевым светом. Берен же, наоборот, истратил последние силы и, пошатнувшись, сел обратно на бревно, чтобы не упасть. В глазах потемнело, из носа опять полилась кровь.

– Что ты сделал, падла? – тихо, с присвистом спросил Азим. – Что ты сделал?

– Тебе легче?

Азим криво усмехнулся, словно надорвал лист бумаги:

– Ты высосал из меня душу, гнида! Я пуст! Я ничего не чувствую!

– Я забрал твою тьму. Что-то должно было остаться, – устало ответил Берен.

– Ты забрал всё! – Азим помолчал, прислушиваясь к новым ощущениям. – Внутри – пусто. Так пусто, что даже эха нет… Ни боли, ни страха… Ничего нет! – он вытащил из кобуры пистолет, приставил его к своему виску. – Я теперь вообще ничего не боюсь! Могу даже пулю себе в голову пустить! Легко! Смеясь! Или тебе, – он перевёл дуло на Берена, уперев его егерю в лоб, но тот ответил лишь хмурым взглядом. – И теперь я особенно чётко вижу, – продолжил Азим, понизив голос и чуть наклонясь к Берену, – что ты в полной мере оправдал свой позывной! Ты всего лишь жалкий, никому не нужный ярмарочный фокусник, Гудвин! – желтоглазый мелко рассмеялся. – Так всё забавно вышло: ты не нужен ни ей, ни даже мне, потому что теперь мне плевать на тебя! Ты одинок, теперь тебе даже убегать не от кого!

– Ты свихнулся, Азим. Позволил боли вытеснить из твоей души всё остальное, сделал её своей жизнью! – процедил Берен. – Но я забрал её, теперь тебе придётся найти себе новое занятие.

Желтоглазый с размаху врезал егерю в челюсть, но удар был недостаточно силён, чтобы свалить того с бревна. Берен никак на это не ответил.

– Уходи, Азим. У тебя живы родители, и ты сам лишаешь их ещё и сына.

Азим в молчаливом напряжении стоял над егерем ещё с минуту, потом сплюнул под ноги и зашагал в сторону дороги.

Берен не смотрел ему вслед. Азим отошёл на несколько шагов, потом оглянулся.

– Эй! – окликнул он егеря и, когда тот повернулся к нему, выстрелил, целясь в сердце. – Какое-то чувство незавершённости терзало меня, – сказал Азим, возвращаясь к упавшему на песок телу, – теперь всё в порядке, – он убрал пистолет в кобуру и пошёл прочь.

***

Эльса лежала под капельницей в Благоградском госпитале, получая нужную дозу своего лекарства, Тари дремала рядом, свернувшись в кресле. Выяснилось, что из списка ожидающих операции перед Эльсой сразу исключились несколько детей, и её очередь подошла уже сейчас. Теперь им придётся остаться в Благограде на пару недель, но зато домой она вернётся уже «чистой»!

– Вот только жалко, что отец сразу займётся нашим переездом из резервации, и мы больше не будем жить вместе с Тари, – вздохнула девочка.

– Всё рано или поздно меняется, Эли, – ответил ей низкий голос в её голове. – Такова жизнь.

Девочка кивнула.

– Гудвин?

– М-м?

– А как мы узнаем, сработал ли тот фокус?

– Если сработает – я исчезну. Перестану существовать в этой реальности, если она изменится.

– И я больше никогда тебя не услышу?

– Может быть, ты меня даже увидишь. Но я не буду знать о наших беседах: для меня из новой реальности (если нам всё-таки удалось её создать) их не было.

– А как я узнаю, что ты – это ты, если увижу тебя?

– Ты догадаешься, малая. Ты ведь уже догадываешься: и голос узнаёшь, и помнишь, кого ты привязала своим браслетом-маячком, чтобы я нашёл тебя, когда буду там, где нет времени.

– Погоди! Как ты меня сейчас назвал?

***

Вернувшись к своей машине, Азим обнаружил топчущихся возле неё троих мужиков из нанятых им ночью для нападения на Тари.

– Что вам надо? – резко спросил Азим. – вы получили деньги, мы в расчёте.