Так вот, чтобы ввести на роль Жени Кондратову, я, к стыду своему, решил сподличать и использовать эту актерскую слабость. У меня не было ни малейших сомнений в том, что прежняя исполнительница роли Жени откажется сыграть ее вместо Акуловой, и тогда я буду обязан ввести в спектакль новую исполнительницу. А кто именно выручит театр, не имело никакого значения. Я обладал правом выбора и мог назначить на роль Жени любую исполнительницу, какую сочту наиболее подходящей для этого ввода. Да, в данном случае мой выбор пал на мою жену. Что из этого? Она являлась актрисой Художественного театра и идеально подходила к роли, которую я предлагал ей сыграть. Наши недоброжелатели наверняка увидят в этом назначении на роль мой шкурный, корыстный интерес. Ну и что? Кондратова выручит театр. Только это будет иметь значение, а вся остальная лирическая мура уже никому не будет интересна.
Конечно, в моем плане существовали откровенно слабые места, и я отдавал себе в этом отчет, но все же решил рискнуть. «Пронесет!» – самонадеянно решил про себя и втайне ото всех продолжал обдумывать детали предстоящей операции. Даже Аленке ничего не сказал: ее реакция на предложение сыграть Женю должна была в глазах всех официальных лиц театра (Анурова, Новикова и Ефремова) выглядеть предельно непосредственной и естественной.
Во!.. Какую сложную интригу решился осуществить совершенно неопытный в интрижьих хитросплетениях заведующий режиссерским управлением Сергей Глебович Десницкий, и очень гордился изворотливостью своего ума и изощренностью самой сути готовящейся интриги.
Единственным человеком, который знал о том, что я задумал, был Зимин. Когда я рассказал ему о своем плане, он в сомнении покачал головой: «Может, не стоит? Я объясню всем нашим, чем ты рискуешь, они поймут». – «Вместо того чтобы проявлять ненужное благородство, пиши заявление об отпуске за свой счет, – ответил я. – Завтра подобные заявления от всех артистов твоей бригады должны лежать у меня на столе».
Дальнейшие события развивались следующим образом.
Я никому не сообщал о своем плане вплоть до дня спектакля. Правда, накануне моя помощница в репертуарной конторе Галина Андреевна предупредила меня, что в составе «Валентины» стоит Акулова, но ее нет в Москве. Я успокоил ее тем, что Женю сыграет предыдущая исполнительница, но попросил пока ничего не сообщать ей, так как собирался поговорить с ней лично. Галина Андреевна заподозрила неладное, но из соображений деликатности ничего мне не сказала. Однако я с сожалением вынужден был признать: мой секретный план с самого начала перестал быть секретным и затрещал по всем швам. У меня совершенно вылетело из головы, что Галина Андреевна проверяет составы накануне спектакля и моментально обнаружит отсутствие Акуловой, а это, в свою очередь, означает, что в ближайшие 2–3 часа репертуарная контора, прекратив работу, побросав все дела, будет обсуждать эту новость со всеми существующими и вымышленными подробностями. Известное ей моментально становится предметом обсуждения всей конторы, а все, что обсуждают в рабочее время мои подчиненные, становится известным всему театру. Ситуация явно вышла из-под контроля, но я с упорством тупого барана продолжал действовать так, как будто ничего не случилось. Все идет по намеченному мной плану.
С утра первым делом позвонил актрисе, которая должна была по моему сценарию отказаться сыграть Женю, и, получив от нее решительный отказ, вызвал в театр Елену, всучил ей пьесу М. Рощина и заставил срочно учить роль. Все возражения с ее стороны решительно пресекались мною на корню. Алена понимала всю авантюрность моего предприятия, пыталась остановить, но я вошел в раж и оказался не способен слышать доводы разума. Как будто бес овладел всем моим существом. Я даже особого внимания не обратил на то, как повел себя в данной ситуации Новиков. Обычно чрезвычайно активный, громкогласный, постоянно вмешивающийся в дела репертуарной конторы, он в данном случае вел себя тихо, незаметно. Даже в тот момент, когда вызвал меня к себе в кабинет, чтобы я объяснил, чем вызвана такая срочная замена, был на редкость деликатным, вежливым, внимательным. В то утро господин Новиков олицетворял собой христианское смирение. Ангел во плоти, да и только!
Это потом, когда вся эта кошмарная история закончилась и пришло время трезвой оценки всего происшедшего, я понял: Евгений Александрович просто затаился, терпеливо ждал, когда суммарное количество совершенных мною ошибок превысит норму допустимого наказания, после чего легко, элегантно, без особых усилий так долбануть меня по моей дурацкой башке, чтобы от Десницкого даже мокрого места не осталось!
Как он торжествовал! И как наслаждался этим торжеством!.. Я не предполагал, что могу доставить совершенно чужому для меня человеку такую всеобъемлющую радость!
На другой день состоялся «разбор моих полетов».