Сладкая песнь Каэтаны

Гордый, что в конце концов почтил Каэтану таким способом, о каком всегда мечтала его мать, Полидоро поднялся на ноги. Правда, Каэтана как будто этого не оценила.

– Я выполню твою волю, Каэтана. Скажи только, чего же ты хочешь? – И Полидоро воинственно выпятил грудь, не заметив, что при этом и брюшко его вывалилось из штанов.

– Я хочу раз в жизни выступить как Каллас! Высказав свое тайное заветное желание, Каэтана почувствовала облегчение.

– А кто она такая?

– Чертова гречанка, которая уже много лет лишает меня сна, я просто умираю от зависти. Она выступает на сцене в трагических операх, а я реву, сама не зная отчего.

– А что я должен сделать, чтобы ты стала гречанкой? Рише обвился вокруг ног Полидоро и не давал ему шагу ступить. Должно быть, он сам хотел быть мужчиной и оттого испытывал вечную зависть и тоску.

– Я буду примадонной оперы, которую мы поставим.

Не спрашивай пока что ни о чем, придет время, все узнаешь, – сказала Каэтана, торопясь выпроводить гостя.

Полидоро не согласился: раз уж он импресарио, он должен знать хотя бы общий замысел.

– Ты с ума сошла, Каэтана! Какая там опера, если в Триндаде нет никакого театра?

– Это моя забота, – только и сказала она.

Полидоро растянулся на диване, не обращая внимания на то, что Рише уселся ему на грудь. Рассеянно погладил кота, который в ответ замурлыкал. Полидоро подумал, что теперь они друзья, и усилил ласки, частично предназначаемые Каэтане. Рише вдруг вскочил, выгнул спину и цапнул Полидоро острыми когтями, после чего спрыгнул на ковер.

Каэтана поспешила успокоить ошарашенного Полидоро:

– Никогда не доверяй Рише, он предает всех на свете, кроме меня.

Полидоро поднял руки умоляющим жестом. Годы давали знать о себе, и на этот день треволнений ему было достаточно.

– Иди домой, Полидоро. Продолжим разговор завтра.

Каэтана опасалась, как бы с ее кавалером чего не приключилось: оба хватили через край и этой ночью они не разделят ложе. Каэтана открыла дверь.

– Входи, Балиньо.

Молодой человек был неприятно поражен ярким светом в гостиной.

– Надеюсь, ты не подслушивал через замочную скважину? – спросила Каэтана, довольная тем, что выговаривала Балиньо в присутствии посторонних.

Тот поставил иглу на пластинку, которая уже лежала на диске; снова зазвучал голос Каллас.

– Съешь что-нибудь в дорогу.

Полидоро не ответил на это приглашение. Ничего не поделаешь, судьба ему не благоприятствует. Вот только что сказать друзьям, когда они увидят, что он вернулся ни с чем.

– Принеси нам пудинг, в котором было бы не меньше двух дюжин желтков, – приказала Каэтана молодому человеку. Улыбнулась Полидоро: – Один кусочек такого пудинга воскресит мертвого.

– А что с нами будет после пудинга? – спросил безутешный Полидоро, заранее зная, что ответ на этот вопрос не поможет ему сохранить мечту, которую он лелеял двадцать лет.

– Ничего. Ничего особенного, просто я превращусь в Каллас на одни только сутки.

Каэтана подошла к дивану, где Полидоро лежал совершенно обессилевший. Поднесла руку к его голове, не спеша растрепала волосы, будто хотела тем самым спутать и его мысли. Это была единственная ласка, какой он удостоился за весь вечер.

В то утро грек Вениерис не думал не гадал, что судьба властно постучится в дверь и вырвет его из привычного круга повседневных дел, никогда не дававших ему повода считать себя счастливым. С тех пор как Вениерис приехал в Триндаде, он ни разу никуда не ездил на автобусе или на попутной машине, ни разу не покидал город, где чувствовал себя стесненно и без конца тосковал по родимому Эгейскому морю.

Соседский петух разбудил его, как всегда, в шесть часов. Ему не терпелось выпить кофе, за приготовление которого он брался, как только спускал ноги с кровати. На этот раз Вениерис уверенной рукой размял в тарелке два банана, перемешал с медом и сушеными фруктами и проделал легкую гимнастику, в основном двигая руками, так как основная его работа ложилась на них. Через полчаса он открыл лавку, во внутренних помещениях которой и жил, так что ему не было нужды много ходить по городу.

У себя в лавке он с благоговением и трепетом вдыхал запах нафталина, который закупал килограммами и пересыпал им штуки материи, впоследствии заботливо обметая их щеткой: боялся, как бы моль не побила тончайшие шелка. Лишь после этого открывал лавку для покупателей, от них же узнавал новости об окружающем мире.

Испытывая жажду общения с людьми после долгой и белой, как в России, ночи, проведенной в одиночестве, он расспрашивал про ту или другую семью, проявляя совершенно безобидный для соседей интерес. Все знали, что таким путем грек в какой-то мере восполняет отсутствие собственной семьи.

Только подобными беседами в течение всего дня Вениерис и спасался от одиночества. Ему начинало казаться, будто он женат и ему надо кормить целую ораву кровных отпрысков.

– Отчего бы вам не взять вот этого шелка? Потрогайте, какой он нежный, – соблазнял он покупательниц, глядя на них черными глазами, которые были у него слегка навыкате.