Сладких снов

Мы встали и отнесли тарелки на кухню. Я споласкивала их, а Джонас загружал в посудомоечную машину. Все это время я, наверное, раз семьсот выглянула в окно на веранду. Тейта не было ни видно, ни слышно.

— Она всегда так делает, — сказал Джонас, и я перевела взгляд с окна на него.

— Что, милый?

— Мама. Она звонит папе, когда я здесь. Достает его.

О.

Мой.

Бог.

Он знает? Откуда?

Только она могла рассказать ему об этом (потому что я знала, что Тейт не стал бы) или он сам догадался (потому что Джонас был умным мальчиком, а дети замечают гораздо больше, чем считают взрослые, по крайней мере я так слышала).

— Эм... — пробормотала я.

— Все нормально, он привык.

Это не нормально. Но, конечно, это не мое дело, так что я держала рот на замке.

— Я скажу судье, что хочу жить здесь, — неожиданно заявил Джонас, и мой взгляд метнулся к нему.

— Прости?

— Можешь передать это папе? — спросил он.

Я медленно вдохнула, размышляя, что делать в такой ситуации. Потом я решила, что, наверное, большинство родителей не знают, что делать во множестве ситуаций, возникающих каждый день, и прислушиваются к интуиции. Так что я решила прислушаться к интуиции, взяла кухонное полотенце, вытерла руки, бросила полотенце на рабочую поверхность, наклонилась и задвинула посуду в посудомоечную машину, потом закрыла дверцу. Потом я положила ладонь на плечо Джонасу и подвинула его так, чтобы мы встали боком к кухонной столешнице.

— Ты знаешь?.. — начала я.

— Про иск? — спросил он, и я кивнула. — Да, она постоянно говорит об этом. Она очень пси... в смысле, злится.

Я прикусила губу.

Потом я снова прислушалась к интуиции и взяла его за подбородок, подняла его голову и наклонилась ближе к нему.

— Да, малыш, я скажу ему, — мягко сказала я. — Но мне бы хотелось знать, почему ты сам не скажешь?

Джонас уставился на меня, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот, и что-то в его удивлении заставило меня занервничать. Он вел себя старше своих лет, поддерживал умные беседы (когда не говорил о милфах). Он был юн, но не был глупым или ребячливым.

А сейчас он выглядел как ребенок, беззащитный и невинно любознательный.

Потом я поняла, что заставило меня нервничать.

Полагаю, Нита не разговаривала с сыном мягко и не прикасалась к нему нежно. Он никогда этого не испытывал, по крайней мере не от женщины или, по крайней мере, не каждый день. В ту ночь она назвала его «мой ребенок». Тогда я не придала этому значения, но теперь это показалось мне отстраненным. Она не называла его «мой сын» или «мой мальчик». Просто «мой ребенок».

Этот прекрасный мальчик был для нее просто ребенком.

Мое сердце снова перевернулось, а в животе все сжалось, и мне пришлось осторожно вдохнуть, чтобы он не услышал и я смогла бы удержать грозившие пролиться слезы.

Он пришел в себя и прошептал:

— Если она узнает, то психанет.

— Если узнает, что ты хочешь жить со своим папой?

Он кивнул.

Моя рука по собственной воле, хотя я не сделала ничего, чтобы остановить ее, скользнула с его подбородка по нежной щеке, по его густым волосам, а потом вниз и легла ему на шею.

— И она психанет, если узнает, что ты готов сказать судье?

— Да, и если узнает, что я сказал папе. Но если она узнает, а я скажу, что не говорил ему, она мне поверит.

— Поверит?

— Я не вру ей.

Я подумала, что это, скорее всего, потому, что она набросится на него, если он соврет.

Но все-таки я спросила:

— Не врешь?

— Нет. Она не... она... Блейк... Она привыкла к обманам. Она знает, когда человек врет. Она сказала, что мы с папой, дедушка, дядя Вуд — единственные, кто никогда не врал ей. Она всегда мне верит. Мне просто нужно, чтобы папа знал, и нужно сделать это так, чтобы не пришлось врать ей.

Я внимательно смотрела на него, потом кивнула:

— Хорошо, милый, я скажу твоему папе.

Он явно расслабился, и я тут же пожалела, что не ввязалась в драку с его матерью, тогда у меня была бы возможность всыпать ей.

— Спасибо, Лорен, — тихо сказал Джонас.

— Лори, — поправила я.

— Лори?

— Так меня зовут друзья и твой папа.

Он слабо улыбнулся:

— Хорошо. Лори.

— Хорошо, малыш, — прошептала я. — И еще, Джонас.

— Да?

— Перед отъездом я дам тебе свой номер. Если тебе что-то понадобится, в любое время, звони мне. И если тебе нужно будет что-нибудь передать папе, но так, чтобы мама не узнала, дай мне знать, и я передам ему. Договорились?

Его улыбка стала шире. Это не была его обычная, широкая и уверенная улыбка, но уже лучше.

— Да, — ответил он.

— А теперь последний шанс, хочешь еще торта?

Улыбка вернулась в полную силу.

— Да.

— Я помыла твою тарелку, милый, достань мне еще одну.

Тейт вошел, когда я отрезала Джонасу второй кусок торта. Мы с Джонасом повернулись к нему, и я заметила, что его лицо больше не было суровым, но он не выглядел довольным.

— Джонас ест еще торт, милый. Хочешь еще кусочек?

— Нет, Крутышка, спасибо, — ответил Тейт, и я подняла брови. В ответ он только медленно закрыл глаза, незаметно отрицательно качнул головой, а затем посмотрел на Джонаса.