Сладострастный монах

Орудие мое обрело первоначальную твердость благодаря действию ее губ и желало ее сильнее прежнего. Но раньше чем пойти на приступ, я развел в стороны ее бедра, дабы хорошенько рассмотреть вместилище наслаждений. Часто то, что мы совершаем в предвкушении удовольствия, бывает острее самого удовольствия. Есть ли на свете что-либо пикантнее обладания женщиной, которая охотно принимает любую позу, продиктованную вашим похотливым воображением? От экстаза у меня закружилась голова, когда я сунул нос в достославную п…ду. Я желал весь превратиться в член, дабы можно было целиком погрузиться в ее недра. Вот так одно желание порождает другие, более неуемные.

Покажите малую часть груди своему любовнику, и он будет настаивать на том, чтобы увидеть всю. Обнажите маленькую белую и упругую грудку, и ему захочется прикоснуться к ней. Он словно безнадежный пьяница, у которого чем больше он пьет, тем сильнее жажда. Разрешите прикоснуться — он добьется поцелуя. Позволите обсуждать то, что ниже пояса, — он вообразит, будто вы приглашаете его вложить нечто промеж ваших ножек. Его изобретательный ум порождает самые изощренные фантазии, и он не удовлетворится, покамест не проделает это все с вашим телом.

Читателю нетрудно догадаться, долго ли я довольствовался тем, что водил носом по соблазнительной щелке. Казалось, прошло всего мгновение, и вот я вновь яростно пустился вскачь. Она прилежно отвечала выпадом вверх на каждый мой мощный удар. Для более тесного единения я положил ладони на ланиты, что пониже ее спины, а она закинула ноги ко мне на поясницу. Уста наши являли собой два влагалища, которые мы как следует обрабатывали языками. Наконец наступил экстаз, поднявший нас до небес и чуть не уничтоживший нас.

Говорят, что половая сила — это дар богов, и хотя они были ко мне более чем милостивы, я расточил свое божественное наследство и теперь должен был трястись над каждой каплей щедрого дара небес, дабы с честью выйти из игры.

Ее желания, напротив, возрастали в той же пропорции, в какой я утрачивал силы. Лишь посредством наиболее разнузданных ласк ей удалось обратить мое неминуемое отступление в еще одну победу. На сей раз она уселась на меня, позволив полным грудкам колыхаться над мои лицом, и терлась об увядающую мужественность своей п…дою, которая, казалось, сама по себе обладала бессмертием.

— Теперь я тебя е…у! — радостно воскликнула она, не прекращая своих прыжков.

Я лежал без движения, позволяя ей проделывать надо мною все, что заблагорассудится. То было восхитительное ощущение. Впервые я получал удовольствие таким способом. Время от времени она останавливалась, чтобы покрыть мое лицо поцелуями, а когда вновь принималась усердно насаживать себя на кол — надо мною ритмично раскачивались благословенные полушария. Когда они оказывались близко от моего рта, я с жадностью целовал и посасывал розовые заостренности. Тело сотрясали волны сладострастия, возвещавшие приближение высшего момента. Соединив усилия, мы кончили в одно и то же мгновение, и любовный нектар смешался с испариной на наших животах.

Утомленный и разбитый, ибо мне более двух часов приходилось ходить на приступ и сдерживать атаку, я почувствовал неодолимое желание поспать и подчинился ему. Мадам Динвиль собственноручно положила мою голову на свой великолепный живот. Ей тоже хотелось немного отдохнуть, но она была не намерена выпускать меня из своих рук.

— Спи, любовь моя, — пролепетала она, утирая пот у меня со лба. — Поспи как следует. Знаю, как тебе необходимо выспаться.

Я немедленно заснул, пробудился лишь когда солнце клонилось к горизонту. Первое, что я увидел, открыв глаза, была мадам Динвиль. Она радостно посмотрела на меня и отложила вязание, которым занимала себя во время моего сна, для того, чтобы погрузить язычок ко мне в рот.

Достойная дама не пыталась скрыть свое желание вновь приступить к увеселениям, однако я проявлял к этому лишь небольшой интерес. Мое безразличие возмутило ее. Я не то чтобы не проявлял склонности, но если бы пришлось выбирать, то предпочел бы отдых трудам любви. Мадам же такой оборот не устраивал. Сжимая меня в объятиях, она снабжала меня новыми и новыми доказательствами своей страсти, однако они не распалили меня, хотя я и пытался, как умел, раздуть угасшее пламя.