Свободного времени было полно, и мы с Даффом изо всех сил старались держать себя в форме. Я взял туда с собой один из своих великов BMX и катался на нем от нашего дома до репетиционной базы, перепрыгивал через все, что попадалось на глаза, и заезжал на бордюры. Это была хорошая тренировка. Иногда мы с Даффом даже ходили в спортзал, обычно сразу после утренней водки. Мы с нашим охранником Эрлом спускались в один из больших общественных залов «ИМКА» и тягали железо. Занимались в джинсах, а подходы делали между перекурами – ощущения очень бодрящие. Потом мы обычно брали по коктейлю и прохлаждались в спортивном баре. Не имело значения, насколько известны мы были дома, или сколько пластинок мы продали, или сколько концертов мы отыграли; в Чикаго мы были никем. Для владельцев баров мы выглядели лишь парочкой завсегдатаев, и нет лучшего убежища для таких пьяниц в Америке, чем спортивные бары на Норт-Кларк-стрит.
Каждый вечер мы тусовались в «Смарт-баре», очень крутом, но сильно отличавшемся от Лос-Анджелеса 1990 года. Это место было полностью посвящено техно- и индустриальной музыке вроде Ministry и Nine Inch Nails. Мы не очень-то ладили с другими посетителями, потому что были явно другого сорта, но все равно завели свой круг друзей. Там обитали десятки девушек. Это напоминало тир, но в конце концов я остановился на одной. Ее звали Меган, ей было девятнадцать. Меган жила с мамой и младшим братом в пригороде и выглядела очень экзотично – пышногрудая, жизнерадостная, милая девушка.
У нас с ней начались уютные отношения, и я уже стал привыкать к ежедневному графику долгих репетиций, после которых все время тусовался с Меган. И как раз тогда появился Аксель, что сразу же изменило динамику. Несмотря на возмущение, мы были так рады его видеть, что никто не хотел усугублять ситуацию, обвиняя его в опоздании. Мы работали с ним в те дни, когда он приходил на репетиции, но мы никогда не были уверены, придет он сегодня или нет. Если мы договаривались начать играть в четыре или шесть часов вечера, он мог заявиться в восемь или девять или вообще не прийти. Когда он все-таки приходил, то обычно бренчал на пианино или сидел и слушал наши идеи. Если подумать, нам удалось написать несколько хороших мелодий:
В конце концов я понял, что наша поездка в Чикаго лишь огромная потеря времени, о чем мы с Акселем постоянно спорили. Похоже, он думал, что мы и правда создаем там что-то хорошее, а я разрушил его иллюзию. Может, у меня и было бы другое отношение, если бы он был с нами все время, но за пару месяцев работы, из которых полтора прошли без него, я не насчитал достойного этого срока количества песен. Я был разочарован и устал ждать, когда у нас что-то начнет получаться. Атмосфера между нами стала слишком мрачной и не располагала к настоящему творчеству. Кроме того, мы так легкомысленно относились к своим деньгам, что я не мог не обратить на это внимания: мы перевезли всю команду на Средний Запад и не придумали ничего, кроме нескольких законченных песен и нескольких рудиментарных идей, многие из которых привезли туда с собой.
С приездом Акселя я постарался держаться прежнего курса, но два случая положили конец моему пребыванию в городе ветров. Первый произошел вечером, когда мы вернулись домой из бара и обнаружили целый пир из итальянской кухни на тротуаре перед домом. Я видел все это с высоты птичьего полета, потому что, насколько помню, весь вечер катался из одного бара в другой на крыше машины. Наше любимое итальянское заведение находилось прямо на углу, и, по-видимому, Аксель выбросил весь наш заказанный ужин на ребят, которые узнали, что мы там живем, и стали кричать ему с улицы. (Кстати, это не тот случай, в честь которого был назван альбом
В общем, после того как Аксель закидал хулиганов едой, он разгромил всю кухню и разбил все, что было в доме стеклянного. И как мы узнали несколько дней спустя, во время его истерики прямиком из Индианы приехал Иззи. Он лишь взглянул на то, что там происходит, развернулся и уехал обратно, даже не войдя в дом.