След солдата

- Он тоже в армии, только он ушел на два дня раньше, и я не знаю, в какой он части. Он ушел прямо из отряда носильщиков, даже в деревню не заглянул.

- А где твой попугай?

- Откуда ты про него знаешь? Вот он! - Моан показал на ветку над головой и помахал рукой; попугай тут же с пронзительным писком слетел с ветки, устроился у него на плече, и блестящий, будто выпачканный в красной краске клюв птицы замелькал на лямке вещмешка.

- На занятиях он у тебя в кармане сидел? - спросил Лы.

Моан вывернул карман и показал: подкладка была изорвана и вся в крови - попугай тогда здорово потрудился.

«Вот так терпение!» - подумал Лы, а вслух спросил:

- Ты его недавно поймал?

- Что ты! Из дому принес!

От Моана Лы узнал, что жители села Алау теперь опять перебрались на берег реки - в край белого риса, прозрачной воды, звонкоголосых птиц и величавых джунглей. Лы не спрашивал Моана о его родных: ведь Моан был из того же села, что и Нгим. Моан сам рассказал, что после зверского уничтожения родного села его переправили на Север, где он, как живой свидетель, обличал перед лицом мировой общественности преступления американцев. Там, на Севере, Моан даже начал учиться. С восторгом вспоминал он свою встречу с Хо Ши Мином.

…Было раннее летнее утро. Вдоль посыпанной гравием дорожки, ведущей к маленькому аккуратному домику на сваях, благоухали белые жасмины и алые гранаты под сенью густых деревьев. Президент и крестьянский парень сидели за простым столом, сколоченным из бамбука. Моан рассказывал про свою деревню. Слушая его, президент несколько раз приложил к глазам платок. Когда же Моан сообщил, что оставшиеся в живых жители Алау перенесли свою деревню, организовали кооператив и сражаются против американцев, лицо Хо Ши Мина просветлело. Затем он взял Моана за руку и повел гулять по саду. Вечером они вместе были на концерте в музыкальной школе. Моан будто попал в другой мир - мир волшебства, красок и света. Любуясь деревьями, затейливо украшенными красными и зелеными лампочками, он слушал музыку. Когда же неожиданно начал накрапывать дождь, чья-то заботливая рука раскрыла над головой Хо Ши Мина зонт. «Двигайся ко мне поближе, - сказал президент Моану, - а то вымокнешь…»

Моан до сих пор не без волнения вспоминал о своей встрече с Хо Ши Мином, о красивых ханойских улицах, о северянах, все отдающих для фронта, для победы. Слушая Моана, Лы вдруг со щемящей тоской подумал о доме. Он вспомнил дни, когда с учебниками под мышкой бегал в школу, вспомнил своих друзей из молодежной добровольческой бригады, с которыми пережил немало трудностей, и с сожалением подумал, что почему-то никого из них еще не встретил здесь, на фронте.

* * *

Два с половиной дня понадобилось Лы и Моану, чтобы добраться до района расположения тыловых служб и найти там фронтовой ансамбль, который только что вернулся с передовой и, воспользовавшись небольшой передышкой, вел репетиции.

Со стороны залива дул северо-восточный холодный ветер. В шалашах, разбросанных возле каменистых круч, репетировали артисты. Внизу, неподалеку от невысоких каучуковых деревьев, посаженных аккуратными ровными рядами, вокруг огромных, тяжело нагруженных транспортных грузовиков мелькали фигуры шоферов в зеленых гимнастерках. Возле одной из машин возился с гаечным ключом механик. Подняв голову, он испытующе взглянул на грозившее ураганом небо и опять растянулся под машиной. Вокруг виднелись выгоревшие участки земли - следы походных кухонь стоявших здесь когда-то подразделений. Усиливавшийся ветер подхватывал и разносил по округе золу и пепел.

В одном из шалашей, прямо у дороги, репетировали танцоры под руководством уже не молодой, но все еще красивой женщины. Над головами танцующих летал блестящий мяч, напоминая о старине, слышался боевой клич, ударяясь друг о друга, звенели и высекали искры сабли. В уголке стояла девушка в гимнастерке и черных брюках. Она пела, и ветер подхватывал ее песню: «Мы идем по высоким горам Чыонгшона».

- Лы, - Моан тронул его за плечо, - заходи первый…

- Подожди, давай еще послушаем…

Лы дослушал песню до конца. «Ты все еще, мой милый, не вернулся с фронта…» Он долго стоял молча, задумчиво глядя на столб пепла и сухих листьев, поднявшийся смерчем к небу.