Следовать новым курсом

— Замечательно, — Юлдашев явно не заметил минутной отстранённости собеседника. — Тогда заедем сейчас в одно местечко. Здесь есть превосходный парижский портной, весь дипломатический корпус Александрии обшивается у него. Закажем вам парадный мундир — на переговорах, сами понимаете, всё должно быть комильфо. Сабля у вас есть?

— Не сабля, а палаш, — ответил Венечка. — Морским офицерам по форме положено. Только мой, к сожалению, потоп вместе с «Хотспуром». Когда мы с «Инфлексиблом» сцепились, я оставил его вместе с кортиком в каюте. А сам взял английский абордажный тесак — он в рукопашной схватке куда сподручнее. Но к парадному мундиру его, увы, не нацепишь. Не так поймут.

— Вот и хорошо! — обрадовался Юлдашев. — Османский посланник прислал с утра нарочного с письмом — осведомляется, какие сабли положены русским морским офицерам. Надо полагать, хочет сделать вам презент. Изложу ему в ответном письме эту историю, он будет восторге. Только не вздумайте отказываться — на Востоке крайне чувствительны к таким моментам.

Коляска замедлила ход и остановилась. Консул поставил ногу на подножку. К нему тотчас подлетели два оборванца, желая услужить, но слуга-скороход гортанно рявкнул на них и угрожающе взмахнул палкой. Оборванцы отстали.

— Всё, Вениамин Палыч, дальше пешком. Видите, как тут узко, не протиснуться. Да и недалеко, всего квартал.

Улочка по обе стороны была сплошь забита лотками торговцев. Они стояли так тесно, что между ними не то что коляске — двум пешеходам в ряд было не пройти. Среди публики, облепившей местные торговые точки, Венечка увидел матросов с «Хотспура», увлечённо торгующихся с местными лотошниками. Один из них, машинный кондуктор Трехалов, с широченной улыбкой на простоватом круглом лице примерял шёлковую турецкую феску.

— На кой тебе эта дрянь, братец? — спросил Остелецкий. — Нешто бескозырка хуже?

— Бескозырка — оно, конечно, завсегда лучше, — степенно согласился кондуктор. — А енту ступку я для гостинцев беру. Вот выйдет нам после войны отпуск, вернусь в родную деревню — подарю сестрёнке. Ужо она порадуется!

— А жене что купишь? — осведомился консул, с интересом наблюдавший за этой сценкой. — Ты ведь женат?

— Как же, вашбродие, нельзя иначе! Жёнке взял отрезы хлопчатой камки — больно она тут хороша, и стоит недорого. Ещё висюльки купил серебряные с чернью да бирюзой. Краси-ивыя! Небось все бабы на деревне обзавидуются! А пусть знают — ерой пришёл опосля военной кампании!

— Верно говоришь, Трехалов, — согласился лейтенант. Ему доставляло истинное удовольствие слушать кондуктора, особенно здесь, посреди восточного базара. — Тебе ведь и крест за абордаж полагается, а к нему жалованье на треть выше и после отставки пенсион.

— Так точно, вашбродие! — кивнул машинист. — Крест — то дело особое! У нас в роду один георгиевский кавалер уже имеется. Дед мой, Егор Иваныч Трехалов, за войну с французами в восемьсот седьмом году крест получил и переведён был из драгун в кавалергарды. А как помер — крест его в нашей церкви повесили, по завещанию прародителя. Я помру — так же сделать отпишу. Пущай люди помнят!

— Правда твоя, голубчик, — сказал Юлдашев. — Вот, держи от меня, купи ещё гостинцев своим!

И протянул большую золотую монету — французский наполеондор. Кондуктор почтительно принял подарок и вытянулся во фрунт. Венечка покосился на консула с недоумением — сумма по любым понятиям была неслыханной.

— Не удивляйтесь, друг мой, — заговорил консул, когда они отошли на полквартала. — Видели, какими глазами египетские лавочники смотрели на вашего унтера? Вот увидите, к вечеру вся Александрия будет судачить, что русским матросам горстями раздают золото.

— А вам-то это зачем? Подумаешь — слухи… Разве что ограбят теперь этого Трехалова…

— Ни боже мой! — замахал руками Юлдашев. — Вижу, вы народ совсем не понимаете! Он теперь под забором пьяный может валяться, а никто на его карманы не позарится. На Востоке любой жест, любая мелочь имеют значение, и никто не посмеет покуситься на имущество матроса самого Гергедан-паши, спасителя Александрии! А вот лебезить, заискивать — да, будут, это наверняка.

Они остановились перед высокой дубовой дверью, утопленной в нише стены.

— Вот мы и пришли, — Юлдашев взялся за массивное медное кольцо и постучал. — Если вы не против, Вениамин Палыч, я пошлю скорохода за вашим парадным мундиром. Этот мастер хоть и из Парижа, а вряд ли имел дело с русской морской формой.

— Так ведь не за чем посылать, — развёл руками Венечка. — Парадный мундир утоп вместе с палашом на броненосце. Разве что понырять, там вроде неглубоко…

Средиземное море,

на подходах к Порт-Саиду

…ноября 1878 г.

Погода портилась. Ноябрь — он и в Средиземноморье ноябрь. Море волновалось, бурлило, цеплялось за чёрные борта судна пенными щупальцами — будто стихия вдруг обрела волю и жадно пыталась добраться до незваных пришельцев, посмевших явиться сюда из своего сухопутья.