Следовать новым курсом

— Британский корвет, тип «Боадицея». Композитный, машины компаунд, пять тысяч двести пятьдесят сил. Нам от него не уйти.

Барон длинно, замысловато выругался. Михайлов глянул на мичмана с осуждением — на мостике «Крейсера» старались избегать нецензурной брани. Разве что в самых крайних случаях.

Как, например, этот.

— Откуда он тут взялся? Неужели ночью подошёл?

— Вряд ли, — капитан-лейтенант невесело усмехнулся. — Британцы нас перехитрили. Корвет — думается, это «Баккант», если судить по «абердинскому» носу с вертикальным форштевнем, — вчера весь день прятался за горизонтом. Выставил марсы, чтобы британцы его видели, а мы с фелюги — нет.

— Значит, они нас раскусили с нашей рекогносцировкой?

— Или предположили, что мы так или иначе должны явиться, чтобы рассмотреть их поближе. Не идиоты же они, в самом деле… И, как видите, сработало: от корвета типа «Боадицея» нам не уйти.

Михайлов опустил бинокль и стал протирать носовым платком окуляры.

— Но молодцы, ничего не скажешь. Прямо тебе охота на красного зверя! Для начала — вынудили нас повернуть на норд, и для этого выставили завесу из «Сириуса», «Пингвина» и «Дона». А когда мы так и поступили, то эта троица выступила в роли загонщиков, выгоняющих дичь на «Баккант» — эдакого джентльмена со штуцером, поджидающего дичь в засаде.

Греве едва сдержался, чтобы не повторить давешний загиб.

— Вот нас и выгнали…

— Верно, барон. Только дичь на этот раз им попалась кусачая.

Он повернулся к старшему офицеру.

— Передайте на «Глазго»: «Предлагаю следовать своим курсом». Незачем им… вместе с нами.

На мостике повисло тяжкое молчание. Всё было ясно без слов: корветы типа «Боадицея» имеют водоизмещение более четырёх тысяч тонн против тысячи трёхсот восьмидесяти у «Крейсера». Четырнадцать нарезных дульнозарядных семидюймовок вместе с почти пятнадцатью узлами парадного хода не оставляют «Крейсеру» и «Глазго» ни единого шанса. А сзади неудержимо накатываются ещё три боевых корабля. Через считаные минуты они нагонят беглецов — и тогда отряд окажется между молотом и наковальней.

— Подняли сигнал: «Следую прежним курсом, принимаю бой!» — отрапортовал сигнальщик, разобрав гирлянду флажков на стеньге «Глазго».

Греве сжал кулаки.

«Британцы, нелёгкая их раздери! А мы чего ожидали? Триста без малого лет господства на морях — это, господа, серьёзно…»

— Сигнал: «Поворот вправо на шесть румбов», — скомандовал Михайлов. — Попробуем пройти по кромке отмели под кормой у корвета.

В ответ до мостика донёсся раскатистый грохот. Корвет дал бортовой залп.

Через час всё было кончено. «Глазго» беспомощно дрейфовал, лёжа на правом борту. К чести капитана яхты — как и самого султана, — они не сделали попытки выйти из боя или спустить флаг перед лицом смертельной угрозы. Мелкие пушечки сумели даже нанести кое-какие повреждения опрометчиво сунувшемуся вперёд «Сириусу», но последовавшие за этим три попадания тяжёлых снарядов — два с «Дона» и один с «Пингвина» — покончили с гордостью султанова сердца.

«Крейсер» сопротивлялся дольше. Маневрируя в узостях между островками и мелями, Михайлов закрывался от «Бакканта» другими кораблями и даже сумел угостить тремя залпами в упор невезучий «Сириус». Шлюп сразу осел, набирая воду, и тяжело повернул в сторону ближайшей песчаной гряды — выбрасываться на мелководье.

Но долго это продолжаться, конечно, не могло. Восемь семидюймовок в бортовом залпе — это чересчур для безбронного клипера, назначение которого ловить по морям жирных торгашей, а не вести эскадренный бой. Да, превосходные крупповские шестидюймовки сделали своё дело — комендорам удалось заколотить в неприятельский корвет не меньше четырёх снарядов, которые вызвали взрывы и пожар на батарейной палубе. Но это лишь подарило русским несколько лишних минут: британец описал циркуляцию, сменив подбойный борт, и, волоча за собой шлейф угольной копоти из труб, смешивающийся с дымом непотушенных пожаров, снова пошёл на сближение.

Греве закрутил штурвальчик вертикальной наводки. Из прислуги осталось лишь трое, и он сам принуждён был встать к шестидюймовке наводчиком. Барон ни в коем случае не хотел промазать — это был последний выстрел, подносчики больше не подавали картузы и снаряды из залитых водой погребов. Ещё… ещё немного…

— Пли!

Орудие гулко выпалило, палубу заволок густой, остро воняющий серой дым.

Промах. Столб воды вырос под скулой корвета. Больше стрелять нечем.

За спиной Греве послышался тонкий, словно щенячий, скулёж, полный страдания и боли. Он обернулся — по трапу из-под палубы карабкался, оскальзываясь, машинист в одних парусиновых штанах, дочерна изгвазданных угольной пылью. Торс, руки, лицо — словно куски сырого мяса, тёмно-багровые, в свисающих лохмотьях кожи и отвратительных белёсых пузырях. Барон поспешно отвёл глаза — к горлу подступил кислый, муторный ком.

«Осколки пробили котёл, обварило паром. Сколько внизу ещё таких страдальцев…»

— Вашбродие, господин мичман! — прилетел с полубака отчаянный крик Голохватько. — Судно позади англичанина, приближается! Это наши, побей меня кицкины лапки!