Следы на песке

Фацио подуспокоился:

– Гуррери сорок семь, женат на… Не помню, записано на листке. Живет в Вигате на улице Никотера, 38…

– Фацио, последний раз говорю: никаких персональных данных.

– Ладно-ладно. Гуррери положили в больницу в Монтелузе в начале февраля 2003 года, точную дату не помню, записана на…

– К черту точную дату. Еще раз скажешь, что записал на листке, – достану из корзины и заставлю тебя его съесть.

– Хорошо-хорошо. Гуррери был без сознания, его привез один тип, имени не помню, но записал на…

– Сейчас застрелю!

– Простите, вырвалось. Этот тип работал вместе с Гуррери в конюшне у Ло Дуки. Заявил, что Гуррери случайно ударили тяжелым железным прутом, которым загораживают проход на конюшню. Короче, ему пришлось делать трепанацию черепа или что-то вроде того, потому что обширная гематома давила на мозг. Операция прошла удачно, но Гуррери остался инвалидом.

– В каком смысле?

– У него стали случаться провалы в памяти, отключки, внезапные вспышки ярости и все такое прочее. Я узнал, что Ло Дука оплатил ему лечение и консультации, но ему не то чтобы стало лучше.

– Скорее, хуже, если верить Ло Дуке.

– По больнице это все, но есть и другое.

– То есть?

– До того как поступить к Ло Дуке, Гуррери отсидел пару годков.

– Вот как?

– Именно. Кража со взломом и попытка убийства.

– Звучит неплохо.

– После обеда постараюсь разузнать, что о нем говорят в городе.

– Ладно, валяй.

– Простите, комиссар, можно мне забрать листок?

В четыре тридцать Монтальбано выехал в Монтелузу. Через десять минут кто-то просигналил ему сзади. Комиссар прижался к обочине, чтобы пропустить торопыгу, но тот, медленно поравнявшись с ним, сказал:

– У вас колесо спущено.

Мадонна! И что теперь делать? Он за всю жизнь ни одного колеса не сменил сам! К счастью, мимо как раз проезжали карабинеры. Он поднял левую руку, те притормозили.

– Нужна помощь?

– Да, спасибо. Огромное спасибо. Я землемер Галлуццо. Не могли бы вы помочь мне заменить левое заднее колесо…

– А вы сами не умеете?

– Умею, но, к сожалению, у меня плохо действует правая рука и мне нельзя поднимать тяжести.

– Мы поможем.

Комиссар явился в кабинет Джарриццо с десятиминутным опозданием.

– Простите, прокурор, такие пробки…

Прокурор Никола Джарриццо – крупный сорокалетний мужчина, почти два метра ростом и почти два метра в обхвате, – любил беседовать, расхаживая по комнате, в результате постоянно натыкался то на стул, то на створки раскрытого окна, то на собственный письменный стол. Не то чтобы он плохо видел или был рассеянным, просто ему было тесно в обычном служебном кабинете, как слону в телефонной будке.

Когда комиссар объяснил ему причину визита, прокурор немнолго помолчал. Потом сказал:

– Не поздновато ли?

– Для чего?

– Заявляться сюда со своими сомнениями.

– Видите ли…

– Если б вы даже явились со стопроцентной уверенностью, все равно уже поздно.

– Почему, простите?

– Потому что все, что надо было написать, уже написано.

– Но я пришел говорить, а не писать.

– Без разницы. На данном этапе уже ничего не изменить. Наверняка будут еще новые факты, возможно даже важные, но они появятся в ходе судебного разбирательства. Ясно?

– Куда уж яснее. Вот я и приехал вам сказать, что…

Джарриццо прервал его, подняв руку:

– Кроме того, я не думаю, что ваши действия корректны. Пока не будет доказано обратное, вы еще и свидетель.

Все верно. Монтальбано облажался. Он поднялся со стула, внутри у него все клокотало.

– Ну тогда…

– Вы куда? Уже уходите? Обиделись?

– Нет, но…

– Сядьте! – велел прокурор, стукнувшись о раскрытую створку двери.

Комиссар сел.

– Мы ведь можем поговорить в чисто гипотетическом плане, – предложил Джарриццо.

Что значит – в гипотетическом плане? На всякий случай Монтальбано решил согласиться:

– Хорошо.

– Так вот, повторяю, чисто гипотетически и только чтобы порассуждать вслух, предположим, что некий комиссар полиции, назовем его Мартинес…

Монтальбано поморщился: ему не понравилось выбранное прокурором имя.

– А нельзя назвать его иначе?

– Это совершенно несущественно! Но раз уж для вас это важно, предложите имя, которое вам нравится, – раздраженно ответил Джарриццо, врезавшись в рубрикатор.

Д’Анджелантонио? Де Губернатис? Филиппаццо? Козентино? Ароматис? Ни одно из имен, пришедших на ум, не подходит.

Он сдался:

– Ладно, пусть будет Мартинес.

– Так вот, предположим, этот Мартинес, проводивший, и так далее и тому подобное, расследование по делу некоего Салинаса, назовем его так…

Да что за пристрастие такое у Джарриццо к испанским именам?

– Салинас вам подходит? …обвиняемого в том, что он стрелял в торговца, и так далее и тому подобное, замечает, и так далее и тому подобное, что в расследовании есть слабое место, и так далее и тому подобное…

– Простите, кто замечает? – спросил Монтальбано, совершенно запутавшийся во всех этих «и так далее».

– Мартинес, кто же еще? Торговец, назовем его…

– …Альварес дель Кастильо, – с готовностью подхватил эстафету Монтальбано.

Джарриццо секунду колебался.

– Слишком длинно. Назовем его просто Альварес. Торговец Альварес, открыто противореча сам себе, отрицает, что узнал Салинаса в стрелявшем. Пока все сходится?

– Сходится.