Следы на песке

Комиссар схватил трубку и выпалил, прежде чем на другом конце провода успели открыть рот:

– Слушай сюда, ты, мразь…

– С кем это ты так нежно? – перебила его Ингрид.

– Ах, это ты? Прости, я думал… Слушаю.

– Судя по приветствию, вряд ли ты в подходящем расположении духа. Но все же рискну. Я просто хотела спросить, почему ты не отвечаешь на звонки Ракеле…

– Это она тебя просила узнать?

– Нет, я сама. Заметила, что она расстроена. Так почему?

– Поверь, сегодня был такой день, что…

– Поклянись, что это не отмазка.

– Клясться не буду, но это не отмазка.

– Ну ладно, а я-то думала, у тебя праведная реакция отторжения на женщину, которая ввела тебя во искушение.

– Не стоит выставлять это в подобном свете.

– Почему?

– Я могу ответить, что, как ты мне объяснила, между мной и Ракеле имел место бартер. Если синьора Эстерман осталась довольна тем, что получила…

– Да, конечно, еще бы.

– …то и говорить не о чем, как ты считаешь?

Ингрид словно и не слышала, что он сказал.

– Так я ей передам, чтобы попозже перезвонила, так?

– Нет. Лучше завтра утром на работу. Сейчас мне надо… выйти.

– Ты ответишь?

– Обещаю.

Два часа трудов, нагнись-разогнись, собери-подбери, сложи-положи – и спальня снова обрела прежний вид.

Пора бы перекусить, но нет аппетита.

Уселся на террасе, закурил. И вдруг подумал: в этой позе, еще и с зажженным на террасе светом, он представляет собой идеальную мишень, да и темень хоть глаз выколи. Но он ведь заверил Фацио, что его не собираются убивать, не просто чтобы успокоить, а потому, что и сам был в этом убежден. Мало того, он и пистолет оставил в обычном месте – в бардачке.

С другой стороны, если те решат стрелять, разве он сможет защититься? Пистолетом, который заклинит на втором выстреле, как у Галлуццо, против трех автоматов Калашникова?

Может, все-таки уехать ночевать в контору? Да ладно!

Стоит ему высунуть нос из участка, чтобы пойти поесть или выпить кофе, как из-за угла вырулит мотоциклист в наглухо задраенном шлеме и зарядит в него пару килограммов свинца.

Окружить себя охраной? Да ни одной охране в мире ни разу не удалось предотвратить убийство, это признанный факт.

Только трупов добавится: помимо назначенной жертвы полягут еще двое-трое ребят из охраны. И это неизбежно. Убийца точно знает, что делает. Возможно, он даже досконально все отрепетировал, а телохранители, которых учили стрелять только в ответ, то есть действовать лишь в целях обороны, а не нападения, и не догадываются о намерениях того, кто пристроился где-то рядом. А когда смекнут, спустя пару секунд, будет уже поздно: разница в пару секунд между нападающим и охраной и есть главный козырь убийцы.

В общем, в голове того, кто пользуется оружием для убийства, на одну передачу больше, чем у того, кто пользуется им для защиты.

И все же комиссар явно нервничал. Нервничал, но не был напуган. А еще чувствовал себя глубоко оскорбленным.

Когда он увидел разгром в своем доме, то ощутил чувство стыда. И пусть это сравнение притянуто за уши, но он как будто понял, почему женщинам так трудно бывает заявить об изнасиловании.

Его дом, то есть его самого, жестоко изнасиловали, обшарили, вывернули наизнанку чужие руки, и он мог говорить об этом с Фацио, только прикидываясь, будто шутит. Обыск, учиненный в доме, встревожил его гораздо сильнее попытки поджога.

А потом этот хамский звонок. И дело даже не в угрожающем тоне и не в брошенном под конец оскорблении.

Обиден сам факт, что кто-то может думать о нем как о человеке, готовом отступиться, испугавшись угроз, и действовать по чужой воле, как какая-нибудь мокрица или инфузория. Разве он давал им когда-то повод, хоть жестом, хоть словом, составить о нем такое мнение?

И конечно, они на этом не остановятся. К тому же они еще и торопятся.

«Делай, что тебе положено».

Возможно, Фацио прав: все, что с ним происходит, должно иметь какое-то отношение к процессу Ликко. Он устроил Ликко ловушку, чтобы тот угодил за решетку, но в выстроенной схеме обвинения было слабое место, а он никак не мог припомнить какое. Адвокаты Ликко наверняка заметили это слабое место и поговорили с Куффаро. А те взялись за дело.

Первым делом завтра с утра надо перечитать бумаги по делу Ликко.

Зазвонил телефон. Он не стал отвечать. Телефон замолчал. Если за ним следили, то заметили, что он даже не встал, чтобы ответить на звонок.

Когда собрался спать и зашел в дом, он решил не запирать балконную дверь: надумают нанести ночной визит – хотя бы не станут в третий раз взламывать замок.

Принял душ, потом лег, и едва залез под одеяло, как снова зазвонил телефон. На этот раз он встал и ответил.

Это была Ливия.

– Почему ты мне не отвечал?

– Когда?

– Час назад.

Значит, это звонила она.

– Наверно, в душе был, не слышал.

– Ты в порядке?

– Да. А ты?

– Я тоже. Хотела тебя кое о чем попросить.

Опять. Сначала Ингрид, теперь Ливия. У всех к нему просьбы. Ингрид он ответил полуложью, Ливии тоже придется врать? У него сложилось новое присловье: «Кто любит приврать, тому бабы не видать».

– Проси.

– Ты занят в ближайшие дни?

– Не очень.