Слепцы (СИ)

Жижка размышляет всего лишь миг.

— Берем с собой в Табор.

Петр Каниш хмурится:

— В заложники? — даже его строгой душе не по нраву такое обращение с детьми.

— Зачем в заложники? — отвечает Жижка. — Воспитаем как сумеем. Сын за отца не в ответе.

Мальчишек оставляют под присмотром Каниша. Николай и Жижка отправляют бойцов ворошить сундуки и кладовые замка.

Любошу достается подвал. Сначала свет факела выхватывает в ледяной темноте лишь отдельные предметы. Вон, бочки, должно быть, с пивом, а вон связки лука висят. Но глаза понемногу привыкают ко мраку, а еще в подвал спускается Вацлав и добавляет света.

Желудок, непослушный после убийства рыцаря, пускается в пляс. Бурчит, ворчит, покуда Любош разглядывает несметные богатства.

— Жируют, значит, боровы, — с лютой злобой говорит Вацлав. — Знаешь, чем нас потчевали кутногорцы?

Крестьянин Вацлав был из тех, кого захватили при Судомерже и кого после обменяли на плененных в Ожице.

— Чем?

— Гнилой водой. Это тех, кого сразу не пожгли да не побросали в шахту. Ну, выноси добро!

И они выносят. Тяжелые скользкие головы сыра, душистое вяленое мясо, бочонки с соленьями, связки сушеных грибов, копченых перепелов, поросенка, запеченного, должно быть, перед самым штурмом… Несут и несут, и Любош прекрасно понимает ярость Вацлава. У крестьян крутит животы от весенней бескормицы, а паны да попы, значит, жрут в три горла?

В воздухе тянет гарью, и трещит огонь, должно быть, поедающий деревянные постройки.

Любош и Вацлав замирают одновременно.

— Помстилось?

— И мне?

Они бросают сыры и опрометью мчатся в сторону несчастных, высоких звуков. Так и есть: огонь перекинулся на конюшню. Во всполохах пламени виднеются ошалевшие морды.

— Ребята, хватай! — кричит позади Ян Рогач.

Втроем поднимают бревно, высаживают дверь, сшибают самые опасные горящие доски и вбегают внутрь. От жара и едкого дыма Любош заходится кашлем. Вацлав сует ему в руку мокрую тряпицу. Рогач обвязывает поясом вороную морду и зовет их, мол, выводите.

Последнему из четверых коней рухнувшая крыша подпаливает хвост.

— Поубиваю стервецов! Мародеры чертовы! — хрипло ругается Рогач, руками сбивая пламя с пляшущего коня. — Да стой ты, дурень! Все, жить будешь.

Любош крепко обнимает рыжую шею, треплет свалявшуюся гриву. Смотрит. Ну рожи у Вацлава и у Рогача! Да он и сам наверняка хорош. А кони — вороные кобылы в руках Вацлава, гнедой мерин у Яна и рыжий… да, тоже мерин — они живы.

Во дворе замка Рогач коротко докладывает гетманам, что произошло в конюшне. От себя добавляет, с каких построек, по его мнению, перекинулось пламя.

Николай и Жижка переглядываются. Судя по их лицам, того, кто по глупости или по оплошности устроил пожар, ждет кое-что пострашнее смерти.

— Кони у них, значит, лишние, — хмыкает Николай. Упирает руки в бока, разглядывает зачем-то Вацлава и Любоша. — Эй, парни! В седле хоть раз сидели?

Вацлав как-то надломанно смеется:

— За хвостом на веревке бежал. Считается?

Жижка отвечает без улыбки:

— Дело. А ты, Любош?

— Как сел, так и упал. Кобыла понесла.

Рогач хлопает по плечам обоих:

— Что усы-то жуешь, брат Ян? Ребята ради этих коней шкуры своей не пожалели. Да и сам подумай: неужели Табору нужна только наша, рыцарская конница?

Жижка ухмыляется. Прямодушный, горячий Рогач будто бы околдовал сурового гетмана. Других-то панов проверяли и проверяли, прежде чем взять в ряды божьих воинов, а Рогач в несколько дней оказался у Жижки в друзьях.

Теплые губы коня пробуют волосы Любоша. Он оборачивается. Честный влажный глаз глядит на него с детской доверчивостью. Господи, неужели этот рыжий красавец теперь и вправду — его?

Из всех сокровищ замка они берут лишь самое необходимое. Коней, оружие, деньги, еду. А сколько прочего снесли во двор, за что иные пражане и пражанки продали бы душу? Мужские и женские наряды, пошитые из шелка и бархата, блестят на солнце золотыми нитями. Еще ярче переливаются украшения, ценные сосуды, ажурные безделки из дерева и кости, расшитые бисером пояса, веера с перламутром. Один похожий веер Иве подарил важный клиент. Она так радовалась…

Братья носками сапог и башмаков сгребают эти сокровища в плотную кучу. Николай лихо закручивает черный ус, а потом наставительно поднимает к небу палец:

— А вот теперь, милые братья, вот именно теперь — поджигай!

Любош осторожно рассматривает спокойные, усталые лица. Пожалуй, какое-то веселье выражают лишь Николай и чуть меньше — Рогач. Что чувствует Жижка, угадать нельзя. Но зато остальные… У них на глазах пламя безжалостно пожирает все то, что с жадностью взяли бы себе многие жители Праги. Пожирает — а они равнодушны. Они в самом деле не только в поступках, но и в сердце своем пришли к евангельской бедности.

— Ян, — зовет второго гетмана Ярослав, его родной младший брат. — Что с монахами-то делать будем?

В единственном черном глазу отражаются алые всполохи. Любош в который раз за день глотает подступившую к горлу рвоту.