Слепцы (СИ)

— Не пан я тебе, а брат, запомнила? — строгим голосом объясняет он крестьянке и сжимает ее плечи широкими ладонями в перчатках. — И благодарить не за что. Мы все друг за друга стоим. Разве ж это диво — братьев своих выручать? Ну, может, где-то и диво. А среди нас, божьих воинов, так быть д'oлжно.

Пустая глазница Жижки прикрыта повязкой. Зато его целый глаз, черный, сверкает за два. Закатное солнце кроваво отражается в стальном нагруднике, и Любош слепнет.

И ладно бы глазами. Пропади они пропадом, эти глаза! Он слепнет сердцем и верой.

Как в эту божью крепость, в этот оплот света и братской нежности сумел проникнуть дьявол? Или это он, Любош, привел дьявола с собой?

Разве чувствует он чистый восторг перед этим смелым, нечеловечески умным воином? Разве он восхищается его отвагой или хотя бы скорбит о его ярости? Нет же. В теле Любоша прорастают ядовитые зерна похоти, и звезда Полынь, кажется, вот-вот упадет в прозрачные воды Лужницы…

— Ты будешь из Праги? — черный глаз Жижки глядит теперь прямо на него. — Как там Желивский? Что Ченек? Вправду всех противников Чаши повыгонял, или опять играет за два лагеря?

Любош в подробностях рассказывает все, что видел и слышал в Праге, а потом и по дороге в Табор. Когда он говорит о Желивском, жесткое лицо гетмана озаряет закатное тепло.

— Ох и голова у нашего проповедника! — ухмыляется он в усы. — В тихий час он ласковый, что кутенок, а как в речах своих или же людей на улицы вывести — так знатно зубами щелкает. И правильно. Одной лаской бедняков не защитить. Ну, что еще передал?

— Да вот, — Любош готов провалиться сквозь землю, но не обнять Жижку, как просил о том брат Ян, он не может.

— Эй, парень! Ты чего посмурнел? Тебя по пути не ранили?

Любош цепляется за спасительную соломинку:

— Ерунда. Осенью бок мечом поцарапали. Иногда болит.

За спиной громыхает Николай:

— Бок ему поцарапали! Чуть Богу душу не отдал. А нечего лезть в драку, если оружие держать не умеешь! Ну, ты не выбрал, что тебе по руке?

— Пока не выбрал, — улыбается первому гетману Любош. — Может, ты чего насоветуешь?

— Ну, вот, к примеру, судлица, — Николай играючи подбрасывает длинное древко, на конце которого угрюмо поблескивает наконечник с хитрым крюком. — Учу. Сшибаемся мы чаще всего с рыцарями, одетыми в железо, как этот вот старый сыч, — крюк скрипит по латам Жижки. — Знай же, брат, эти чудища кажутся страшнее, чем есть. И умелый судличник завсегда найдет у них слабое место. Зазор какой между латами… или пустую головешку.

Древко падает на землю, и отвлеченного грохотом Жижку Николай дергает за усы. Хочет дернуть. Но широченная рука в перчатке перехватывает его запястье. На миг Любошу кажется, что два гетмана просто поубивают друг друга. Да сколько в них силищи! Один целый день работал на укреплениях и учил крестьян бою, второй с утра в седле, хорошо, если с сегодняшнего.

Петр Каниш неодобрительно качает головой, глядя на эти солдатские забавы, но не возражает.

Наконец, утомленные медведи садятся на бревно.

— А кроме судлицы? — спрашивает Любош.

— Цеп, например, — говорит Жижка. — Он тоже находит слабые места у противника.

— Как?

Жижка берет свой шестопер, внимательно рассматривает его пластины, а потом с грохотом опускает его на бревно.

— Куда попал, там и слабое место, — подмигивает Николаю. — Ну что, друг любезный? А не пощипать ли нам попов, что засели в монастыре в Милевско?

========== Горькое вино ==========

В лето господа 1420-е, в месяце апреле

Сраженный тяжелым цепом защитник замка лежит бездвижно. В башне становится вдруг тихо до жути, и оттого Любош все еще слышит, как лязгнул железный панцирь, когда рыцарь упал на каменные ступени.

Он не шевелится, однако еще живой. Нужно его добить. Но не истязать же его цепом до тех пор, пока он не испустит дух? Любош поднимает меч, выпавший из руки рыцаря. Страшно.

Штурм замка Раби — его первый настоящий бой. Не горячие драки в Мала-Стране, когда всем гуртом, единым телом кидались на противника. Сейчас в других башнях и коридорах его друзья добивают врагов или, быть может, гибнут в неравной схватке, а он, Любош, один здесь и едва удерживает меч.

Соберись. Ты — божий воин. А это — твой враг, который очнется и перебьет твоих братьев. Или же их убьют другие, пока ты стоишь тут, загоняя рвоту обратно в желудок.

Кожа человека тонкая, что опоек, шкурки новорожденных телят. Она легко лопается под нажимом меча и выпускает кровь. Рыцарь дергается, всхлипывает, а потом замирает на веки вечные.

Во дворе замка царит совсем другая тишина. Сквозь гул в ушах Любош различает короткие разговоры своих братьев, чуть более громкие, но спокойные команды Жижки, сдавленный, кажется, детский плач.

— Брат Жижка, что с мальцами делать?

— Кто такие?

— Самого Яна Крка дети.

Пред единственный глаз гетмана приводят двоих мальчишек. Младшему лет семь или восемь, он всхлипывает. Старшему, пожалуй, одиннадцать, он молчит. Задирает голову и зло смотрит в лицо Жижки.

Нет, нынче не стали они сиротами. Самого Яна Крка в замке не оказалось. Но их родовое гнездо разрушено, и кто знает, суждено ли им свидиться с отцом?