Слухи

Анна ее предала. И Кэтрин тоже. Только сегодня мать удосужилась позвонить и рассказать, что Анна пробыла у нее несколько дней, пока сама Грейс с ума сходила от тревоги! Разумеется, мать уверяла, что не догадывалась, будто Грейс волновалась за свою подругу. Анна сказала, что позвонила мужу, и у Кэтрин отлегло от сердца.

– Он мне ничего не передавал, мама, – подчеркнула Грейс.

Мать промолчала, но Грейс угадала ее мысли: «Допустим, но ведь из-за тебя бедная девочка и примчалась ко мне».

– Это из-за нее тебе пришлось вызывать скорую? – закричала Грейс. – Это Анна довела тебя до приступа?

– Нет, милая, я уверена, это совпадение, Анна не виновата.

– А кто? Почему ты не можешь признать очевидного? Это из-за нее у тебя случилась паническая атака!

Кэтрин помолчала, а потом произнесла:

– Анна оставалась со мной, пока не убедилась, что я в порядке. Она не уехала, пока меня не осмотрел врач.

– Чувствовала, что виновата! Она тебя чуть не угробила, и если ты этого не понимаешь, значит, ты просто глупая!

– По-моему, мы сейчас не о том говорим.

Да, не о том. Главное, Анна начала копаться в прошлом и задавать вопросы о той ночи, когда Грейс солгала полиции, чтобы выручить свою лучшую подругу.

Зря она упомянула об этом в пабе, но откуда ей было знать, что Анна решится на эту поездку? Грейс всего лишь хотела напомнить, сколько сделала для нее и что никто другой так хорошо Анну не знает.

Гнев кипел в Грейс, когда она подошла к трейлеру и увидела, что ее дочь стоит с другими детьми, чьи родители задержались.

– Простите, – пробормотала она и протянула Матильде руку: – Пойдем, нам пора.

Мисс Уильямс странно на нее поглядела, и Грейс подавила желание огрызнуться. Она повела дочь к воротам, где еще топтались мамаши, и, разумеется, ее остановили вопросом, что известно о возвращении Анны.

Весь вечер Матильда играла у нее на нервах. Порой Грейс казалось, что дочь отлично знает, как довести ее до точки не то что кипения, а почти что ядерного взрыва. Они с Матильдой очень похожи – дочь растет самостоятельной и упрямой. Из отца Матильда с раннего детства вила веревки, зато Грейс оказалась ей не по зубам. Кэтрин в свое время была слишком мягкой, даже бесхребетной. Матильду Грейс воспитывала иначе, даже если это означало, что дело часто доходило чуть не до драки.

Грейс уложила дочь спать в четверть восьмого и через двадцать минут выключила свет, но Матильда кричала из своей комнаты, что не устала, и требовала, чтобы мама к ней пришла. Грейс не обращала внимания. Проблема с квартирами открытой планировки в том, что куда-то уйти не представляется возможным. Даже самые просторные комнаты рано или поздно начинают давить на психику.

На следующий день в два часа Грейс подошла на звонок интеркома – и отпрянула, шокированная, при виде того, кто ждал у подъезда. Нажав кнопку, она оставила дверь в квартиру широко открытой, а сама вернулась в кухню, прислушиваясь к звоночку лифта на третьем этаже.

Раздался стук чемодана, поставленного на пол в холле, и звук захлопнувшейся двери, прежде чем Грейс увидела, кто вышел из-за угла.

– Что ты здесь делаешь? – воскликнула она. Грейс скрестила руки на груди и стояла, расставив ноги, больше всего желая, чтобы Грэм не появлялся в ее жизни, когда ему вздумается.

Вид у него был усталый – он всегда плохо спал в самолетах.

– Вчера я не успел тебе сообщить, что взял билет на самолет, – ты повесила трубку.

Грейс гадала, уж не извинений ли Грэм ждет – настроение у нее было плохое, однако ей вдруг захотелось объятий мужа. Чтобы ее хотя бы кто-то обнял и пообещал, что все будет хорошо.

Однако она не простила Грэму, что он приехал впервые за три месяца, и они так и стояли в неловком молчании, пока муж не подошел поцеловать жену в щеку. Руку при этом он положил ей на плечо, и Грейс невольно напряглась.

Грэм сразу убрал руку.

– Тебе нечего мне сказать? – спросил он, потирая усталые глаза. Он держался холоднее обычного, наверное, оттого, что не дождался желаемой реакции.

– Я думала, ты приедешь только двадцать третьего.

Грейс внимательно смотрела на него. Для человека, который провел в дороге тринадцать часов, чтобы ее увидеть, Грэм не выглядел счастливым. Начало получилось неудачным, и у Грейс в душе шевельнулось дурное предчувствие. Обычно Грэм не давал ей прохода, рассыпаясь в извинениях, но сегодня вел себя иначе.

Она уже хотела что-то сказать, может, смягчить свою первую реакцию на его приезд, когда Грэм покачал головой и произнес:

– Ты никогда не изменишься, Грейс.

Она усмехнулась. Грэм лишен представления о реальности, он не понимает, что заслужил ледяной душ за дурное обращение с женой. Неужели он думал, что может запросто зайти в квартиру, и Грейс кинется ему на шею, когда он не интересовался ни ей, ни Матильдой?

– Я тебя не ждала, – сказала она, зная, что это прозвучит как упрек, но изменить свой тон не смогла. Вместе с тем ей хотелось все начать заново. Чтобы Грэм вошел с букетом и извинениями и намерением помириться; тогда хоть кто-то в Клируотере был бы на ее стороне.