Смелая

Я чувствовала себя древней, хотя я была только в десятом классе. В театральной программе они готовились к постановке греческой трагедии. Я прослушивалась и исполняла одну-единственную свою серьезную пьесу: Антигона. Несмотря на то что я новичок, я чувствовала себя так, как будто тренировалась всю свою жизнь. Я помню только, как направляла себя, вибрируя, покидая мое тело, но на этот раз для чего-то хорошего, чистая энергия проходила через мое тело вместо того, чтобы уйти из-за травмы. Актерская игра была напряженной и веселой. Потом двое мужчин в зале подошли ко мне и сказали, что я довела их до слез во время моей сцены. Я ощутила собственную мощь. Театральная актерская игра сильно отличается от киноактерской, я полагаю, это более чистая форма игры в некотором роде. В таком киношном Голливуде я никогда не чувствовала такую силу во время исполнения. Но в то время и в течение многих лет после, идея делать то же самое день за днем, ночь за ночью мне показалась невыносимой, поэтому я никогда не занималась театром.

Я была по-настоящему счастлива, живя с мамой. Моей мечтой было вырасти и быть вдвоем, и чтобы она наконец-то поняла, что я стою больше, чем мужчины, которые приходили в ее жизнь. Так бесило, что эти глупые, никчемные мужчины управляли ею и таким образом управляли мной, только потому, что у них что-то было между ног. Я видела, что многие из них были стряпчие, насильники, растлители – почему она не видела? Моя мать не понимала, что попала в аферу, где мужчины заставляют ее чувствовать, что ей повезло. Как и многих женщин, ее учили, что завоевать мужчину – ее конечная цель. Когда нас учат с юного, молодого возраста, когда мы погружены в это, мы не учимся видеть свою ценность. Мы не понимаем, что это мы все вместе достойны золота; нам говорят, что мы должны довольствоваться серебром.

Только позже, когда я попала в свои собственные гнилые отношения, я стала больше сочувствовать своей матери. Я поняла после этого, как легко манипулировать и как они умеют и охотятся на тебя, когда мы слабы. Нас обеих учили, что мужчины ценнее нас. Мужчины были ахиллесовой пятой моей мамы; я думаю, и моей.

Однажды ночью я пошла в известную голливудскую закусочную «Кантерс» и встретила на парковке парня по имени Уильям. Ему было, может быть, двадцать или двадцать один – на меня всегда западали парни постарше – и мы начали встречаться. Я думаю, что вероятнее всего я просто развлекалась. Я не знаю, что я делала, я просто тусовалась с парнем, который мне нравился и был таким милым, в нем была изюминка, несмотря на то что я считала его «очень Беверли-Хиллз». Я солгала и сказала, что мне семнадцать. Кажется, что сказала ему правду через неделю. Кажется, это его не оттолкнуло. Двадцатилетний с пятнадцатилеткой смотрится мерзко, но я думаю, что не была тем, что вы называете нормальным подростком. Тем не менее в глубине души это меня удивило, но я отмахнулась от этих мыслей.

Около шести месяцев жизни с моей мамой прошли, и она встретила парня по имени Стюарт. Он был голландцем, и его зубы были коричневыми от курения сигарет без фильтра. Он был не самым плохим человеком. Патологический врун, но она об этом не знала. Однажды, вскоре после встречи со Стюартом, моя мама усадила меня с Уильямом в гостиной и спросила: «Уильям, ты любишь мою дочь?» Он сказал: «Да, очень». Я помню, что была несколько смущена ее вопросом. Затем она сказала: «Я переезжаю к Стюарту. Ты позаботишься о моей дочери?» Я была ошеломлена. Я знала Уильяма всего три недели.

И вот как я оказалась в прекрасном дуплексе 1920-х годов по образцу французского замка в зеленом районе Лос-Анджелеса.

Уильям был избалованным ребенком, маменькиным мальчиком из Беверли-Хиллз. Он пошел в Старшую школу Беверли-Хиллз 90210, которая была очень известна, очень. Он был богатым голливудским парнем, который отказался искать работу, но это не имело значения, потому что его родители дали ему все. Каждую неделю он навещал папиных бухгалтеров, и они выдавали ему чек только за его существование. С поощряющей инфантильность мамой, финансируемый отцом, он был типичным избалованным богатым ребенком. Я действительно обижалась и завидовала ему, потому что он никогда не знал борьбы, как я. Но, оглядываясь назад, он попал в собственную ловушку, только мягче.

Все больше и больше я впадала в депрессию. Но я не могла уйти и жить с мамой, и папа был не вариант. Я застряла, и мне пришлось притвориться, что он мне нравится. Иногда он мне нравился, но скорее как странный сосед. На самом деле мы оба были детьми, игравшими во взрослых.

В этот момент я бросила Голливудскую школу. Уильям держал меня как птицу в клетке. Он отчаянно хотел контролировать что-то, и ему попалась я, молоденькая, которая получила много внимания. У меня не было машины, и ты ничего не можешь сделать в ЛА без нее. Ни машины, ни работы. Так что у меня не было денег. Я крала там и сям по доллару, когда Уильям оставлял чаевые в ресторанах, чтобы мне не пришлось просить у него денег на тампоны.