Смена

Тогда я подумала, что для сближения нам жизненно необходимо какое-то времяпрепровождение, имеющее особый для нас обеих смысл. Я долго перебирала наши и ничьи больше истории: вот Люська, накрасившись, как привокзальная блядь, так что мама родная не узнает (а подслеповатый препод экономической теории Вартан Игоревич и подавно), идет сдавать вместо меня зачет; вот я диктую ей билет по античке в наушник. Вот она прячется в кустах на моем ночном свидании вслепую (какой-то форум «ВКонтакте»), на которое страшно идти, но, учитывая, что Люська в кустах, – вполне ничего. Вот теплым маем мы лезем через забор Таврического сада и Люська прокалывает себе ногу об штырь, а потом, хромая, проходит по Петербургу тридцать семь тысяч шагов и правомерно вспоминает о травме лишь перед сессией. Вот мы, наперегонки извиняясь, несем взятку – полторы тысячи – физруку, а он кивает на коридорные гардины и говорит: «Простирните это, тогда поставлю». Вот Люся выбрасывает распечатанные на листах A4 шпоры, которые поленилась разрезать, а они, зараза, встали комом в горле мусоропровода. Вот мы едим один на двоих фишролл. Тысячи, миллионы моментов, отчетливо свидетельствующих:

это во что бы то ни стало надо спасти.

* * *

Короче, я предложила ей погадать. Мистическое и таинственное Люся страшно любила – я это знала, на то и был расчет. Я подготовилась и даже составила список гадальных вариаций – в заметке, структурированной буллитами, со всей скрупулезностью посредственной троечницы. Список Люся моментально отвергла (я так и думала) и всю систему гаданий в итоге выстроила сама, как многоступенчатый ритуальный обряд. Начиналось с простого – интерпретация теней от жженой бумаги и капель воска в миске с молоком. У меня получились какие-то уродливые кляксы, в которые Люся, как подобает хорошему филологу, «вчитывала» разнообразные фигуры – от самосвала до жирафа. Сверялась с толкованием и вскрикивала: «Смотри, это же благие вести!», а потом добавляла что-то в духе: «Ой, или новое хроническое заболевание». Люся ловко прилаживала реалии умозрительные реалиям всамделишним. Кот, суливший финансовую нагрузку, превращался в нашу с Вадиком будущую ипотеку, а кочерга, значившая «серьезные перемены в жизни», – в мою незамедлительную беременность. Было несколько обидно, что Люся прорицала в основном про мое личное, но никогда не профессиональное или, прости господи, творческое. Но грустила я не только по этому: рассказываемое Люсей будущее хоть было зыбким и далеким, но, очевидно, имело куда больше шансов на развитие, чем мое сомнительное настоящее в «Чайке».

Свое восковое пятно Люся истолковала как фламинго. Я пригляделась. Для меня фигура была похожа на кусок дерьма (это нас с ней, умевшей разглядеть в ошметках воска важный иероглиф судьбы, кардинально разнило). В какой-то момент Люська все-таки засомневалась: то ли фламинго, то ли елка. Я загуглила трактование обоих. Фламинго сулило встречу обаятельного, красивого, но застенчивого человека, елка – долги. Тогда я строго сказала: «Надо определяться». И Люся выбрала фламинго. Ясное дело, его.

Традиционный валенок, что кидают через забор, мы за неимением оного модифицировали сланцами, однако не преуспели: на беду именно в ту ночь на КПП дежурил самый противный из охранников, мой сланец на голову себе и словивший. За этим последовали обещание «впиздячить хулиганью» и наше стремительное бегство. В ту ночь было много других глупостей: и невесть откуда взявшиеся карты таро, и приворот путем написания имени на сигарете. Чтобы наверняка, отработано было сразу несколько вариантов: Колин Ферт сменялся Александром Петровым, Пит Доэрти – Евгением Цыгановым, Тимоти Шаламе – Брэдли Купером. Последний – не мой, Люськин краш, я ее даже отговаривала по-дружески, напирая на то, что Купер, если верить сплетням, уже занят, и призывала не тратить попытку на бесперспективный вариант. Люся не слушала: она в отличие от меня была оптимисткой.

Суеверное мракобесие достигло апогея в три утра, когда Люся, войдя в языческий раж, предложила закрепить эффект проделанных процедур старославянским обычаем – пойти в поле в сорочке на голое тело и обнять березу. Я не сомневалась, что старославянский обычай родился в ее голове минуту назад и был продиктован привычной тягой совершить выходку. Но спорить не стала.

Никаких сорочек у нас, ясное дело, не было. Поэтому мы обошлись малым – белыми футболками с надписью «Кубань – золотая житница России», которые нам выдали в первый день заезда. При их закупке экономная директриса, по всей видимости, руководствовалась принципом «на вырост», поэтому всем достались размеры XXXXL.