Смена

Но переживала я зря. Поездка в отделение оказалась «игрушечной» – чтобы нас проучить. Это мне стало понятно, когда стражи порядка проводили нас в свой кабинет якобы для составления протокола. Налили чай в кружки, покрытые изнутри неотмываемым коричневым налетом. Кинули три сахара, пакетик «Майского», сунули ложку и налили кипятку щедро, с холмиком. Верещавшие от такой подачи в обычной жизни, мы охотно приложились к напиткам. Чай был приторный и оттого жутко противный.

Истинная причина нашего экспресс-освобождения стала ясна мне чуть позже – когда на выходе Халдыщенко, утратив свои полицейские свойства и обретя человеческие, помявшись, всучил Люсе визитку с номером телефона и надеждой на скорую встречу. На визитке Халдыщенко были не только его должность, ФИО и телефон с почтой, но и QR-код, ведущий на его, халдыщенковский, сайт. Халдыщенко хотя и проявил себя прогрессивным и технологично ориентированным ментом, увы, не снискал в Люсе искренних чувств. Она прошипела мне на ухо, что хочет скорее сбежать из мусарни, а я, не успев даже вслух удивиться тому, откуда ей знаком такой лексикон, пошла за ней.

В районе пяти мы уже стояли на набережной. Переливались на асфальте островки блевотины, парочка грязных хиппи из последних сил боролась с хмельным сном и усталостью, теребя гитарные струны.

– Ты что, правда пойдешь с ним на свидание? – спросила я Люсю.

Вместо ответа она начала насвистывать «Младший лейтенант, мальчик молодой», после чего визитка Халдыщенко нашла приют в первой же урне.

Люся подошла к хиппи, попросила две сиги и прикурить. Она не любила, когда ей прикуривают, но сейчас из брезгливости согласилась. Ловя язык пламени сигаретой, Люська наклонилась низко-низко, открывая хиппи-бомжатнику волнительные виды своего выреза. От своей зажгла мою, и было в этой стыковке сигарет что-то такое… Честное слово, было.

Люся затягивалась и выпускала дым колечками. Колечки кружились вокруг ее волос, облитых первым утренним светом. Ее любимый фокус, которому я так и не смогла от нее научиться. Спустя две затяжки она наконец сказала:

– Блин, ну вот не зря же селедка снилась!

Да, я и понятия не имела, что творилось у нее в голове.

То ли Брюсов, то ли Пушкин

Вариант один. Первый робкий свет уже румянит потолок. Просыпаюсь, взгляд упирается в синий квадратик форточки: море яркое-яркое, будто нарисованная гуашью картинка. Слабый, не пробудившийся еще толком ветер легонько поддразнивает занавеску, вместе с ним тополиный пух контрабандой попадает в вожатскую. Снова заест глаза. Ладно.

Вариант два.

Глаза, склеенные не смытой перед сном тушью и летним дефицитом сна, едва открываются. Голова раскалывается, во рту гравий, птицы разорались как прокаженные. Опять эти дуры не задернули шторы. Ань, выключи будильник, задрал.

Удивительным образом тональность дня менялась от одного лишь полученного накануне сообщения. Писались они в одном и том же виде: без приветствий, без обращения по имени, без знаков препинания. Понятия не имею, куда Антон девал высвободившееся время, но экономил он еще и на буквах: «при» вместо «привет», «пон» вместо «понял», «вт» вместо «вторник».

Не пон ты спишь или че

Го жра

Сег не могу к сож сори

Если бы меня попросили описать Антона в трех словах, этими словами были бы last seen recently. Наши отношения были построены таким образом, что, если инициатором рандеву выступала я, Антон с 99 %-й вероятностью отказывался – по веским, ясное дело, причинам. Или же говорил: «Сег хочу побыть 1». И добавлял потом неведомо зачем: «Ты ок?» Помню, как-то раз мне захотелось с ним поспать – просто поспать, честное слово. И я таки решилась предложить – само собой разумеется, после получаса сочинения индифферентной формулировки и двухсотразового ее стирания. Он ответил тогда, что, видите ли, «не в настре», после чего сказал «го курить».

И зачем мне, спрашивается, было это «курить»? Покурить я и сама могу (все равно сходила, конечно).

Не придумалось лучшего, чем списать случившееся на урок. Мол, любая инициатива наказуема. А потому в ожидании следующих встреч я предпочитала отмалчиваться, без конца блокируя/разблокируя телефон. Написал – не написал, позвонил – не позвонил. Сколько времени? Опять не написал. А времени-то? Полдесятого. Так и сидела, так и сокрушалась: ни сообщения, ни лайка, ни огонечка на сторик с многозначительной пасхалкой, ни малюсенького даже стикера, ты погляди ж. Привычку эту я вынесла и за пределы «Чайки», и пристала она, надо сказать, не слабее курения и кофеинозависимости.

Зыбкость рамок нашего общения не предполагала ни условий, ни просьб, ни претензий. Парень и девушка, роман, встречаться, прояснить статус – это все у других, нормальных людей. Да мы и парой-то в обычном смысле слова не были. А потому никто никому ничего никогда. Нет, не был и не будет. Как там у Пугачевой? Тенью промелькнуть на твоем пути. Ну да, ну да.