Смерть длиною в двадцать лет

– С мамой жить было трудно. С бабушкой и дедушкой тоже. Но я знал, что у меня есть ты, такой знаменитый… – Рыдания снова вырвались наружу. – И каждый раз, когда я летал к тебе в Калифорнию и когда ты даже не находил для меня времени, а все время только пьянствовал, горлопанил и ругался с Хлоей и со всеми подряд, можешь себе представить, каково мне было тогда?

Я только качал головой.

– И с каждым разом это выглядело все ужаснее. Это не сразу произошло, но со временем я понял, что ничего для тебя не значу и что на самом деле никакой ты не великий, а просто ужасный и все.

– Прости, мне очень жаль.

– Да что мне твое «прости»! Ему грош цена.

Я сделал несколько шагов к нему навстречу.

– Прости, сынок. Я действительно раньше был ужасный, когда пил.

Он презрительно усмехнулся.

– Раньше?

– Ну у кого хочешь спроси, тебе все скажут, что я не пил уже много месяцев. А сейчас напился, потому что, говорю же тебе, я любил Куинн. Понимаешь?

– Нет, не понимаю и понимать не хочу, потому что мне наплевать!

– Ну ты же плачешь…

– Ты предал меня!

– Чем предал? Тем, что оказался не таким, каким ты себе меня вообразил? – произнес я, снова повышая голос.

– Да всем! – Он собрался выйти, но пройти к двери он мог только мимо меня, и я загородил ему дорогу. – Хватит! Дай мне выйти!

– Джо, я же твой отец! – сказал я и хотел положить руку ему на плечо.

– Нет!

Он попытался ударить меня, но я выставил перед собой руку. Тогда он оттолкнул меня, повернулся к холодильнику, схватил с кухонной стойки нож для колки льда и, размахивая им, как я надеялся, только для устрашения, пошел на меня.

Я попятился.

– Ты что делаешь?

– Уйди с дороги! – выкрикнул он, задыхаясь от возбуждения. Глаза его были красными от слез, лицо перекошено от злобы.

– Ты же не собираешься… – И я пошел ему навстречу.

Только не спрашивайте меня, что я собирался сделать, я и сам не знаю. Наверное хотел обнять его, хотя это и звучит как слюнявая слезливая глупость. Ведь, проживя столько лет в Голливуде, поневоле становишся сентиментальным и слезливым. В общем, я пошел к нему навстречу, и он… замахнулся на меня.

Нож для колки льда, вскользь пройдя по руке, разорвал мне рукав и обжег острой болью. Наверное, я вскинул руки или попытался нанести защитный удар, но, скорее всего, собирался выбить у него из рук этот нож, но Джо почему-то не устоял на ногах и, упав, ударился затылком о край кухонной стойки, а потом сполз на пол и замер.

Потирая правой рукой порез на левом предплечье, я увидел у себя на пальцах кровь, и только потом, впоследствии, узнал, что эта кровь накапала и на пол.

Джо лежал на полу бездыханный.

– Джо!.. – позвал я.

Он не отвечал.

– Джо, с тобой все в порядке?..

Я легонько потормошил его ногой, но он все равно не двигался. Руки у меня и почему-то подбородок онемели от подкатившего страха. Я наклонился к Джо. Рана на затылке не выглядела особо ужасной, хотя волосы уже и промокли от крови, но голова его склонилась под каким-то странным, неестественным углом.

– Джо!.. – снова позвал я.

Я не стал прикасаться к нему, потому что уже и так все понял. То ли это произошло от удара затылком, то ли от того, что он свернул себе шею. Нож для колки льда валялся на полу в нескольких дюймах от его руки, кончик был в крови. Меня пробила дрожь, и, если бы не вырвало незадолго до этого, то вырвало бы теперь, потому что мое горло уже сжималось в судорожных позывах, а во рту пересохло.

Сердце у меня бешено колотилось. Я захотел крикнуть, но не смог.

Я не знаю, сколько я просидел возле мертвого сына на корточках, но ноги у меня уже затекли и онемели, когда телефонный звонок вывел меня из ступора.

Я встал и, уж не знаю почему – наверное, просто по инерции – подошел к телефону и снял трубку.

Глава 7

– Джо! Ты еще не спишь? – прошептал в трубке голос.

– Кто это? – сказал я.

Голос в трубке стал напряженным и более громким и спросил:

– А это кто?

Это была Мэри. Но разве мог я сейчас с ней говорить? И все-таки пришлось.

– Джо только что ушел в ванную, а потом я уложу его в постель, обещаю вам, – сказал я, и получилось это у меня очень даже натурально.

– Мистер Розенкранц?!

– Да, я все-таки решил дать ему еще одну возможность, и рад, что это сделал, потому что мы замечательно провели время. Я сейчас уже собираюсь уходить. Мне передать ему, чтобы он вам перезвонил, когда выйдет из ванной?

– Нет, нет, не надо, уже поздно, – сказала она. И хорошо, что она так сказала, а иначе что бы я делал, если бы она сказала «да, передайте»? – Я рада, что вы там, что вы сейчас с ним, а то очень за него беспокоилась. Ему нельзя оставаться одному.

– Ну, ему сейчас уже гораздо лучше.

– Это хорошо. Это очень хорошо! Я рада, что у вас все получилось. – Судя по облегчению в голосе, она и впрямь была рада. – Но договоренность насчет нашей встречи завтра утром до сих пор в силе?

– Конечно! – сказал я и даже улыбнулся, несмотря на то, что во рту чудовищно пересохло. Эти улыбки по телефону ведь тоже как-то передаются, чувствуются на расстоянии.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал я и повесил трубку.