Он посторонился, пропуская гостью, вошел следом и закрыл дверь. Когда он жестом пригласил ее пройти дальше, женщина повернула голову на шорох в кухне, но Фокс поспешил ее успокоить:
– Там мой пес. Он взаперти из-за вредной привычки прыгать на гостей, – и последовал за ней в гостиную. – Позвольте, я возьму вашу шубу. Подозреваю, вы привыкли к более удобным креслам, но сойдет и это. Прошу, присаживайтесь.
Женщина бросила еще несколько косых взглядов по сторонам, и он увидел, как ее передернуло от отвращения; кроме того, она позволила себе едва прикоснуться к ветхой замусоленной обивке кресла, так что было не очень понятно, сидит она на самом деле или только делает вид. По напряженному взгляду, сфокусированному на его персоне, Фокс понял, что она разглядела в нем нечто в достаточной мере интересное или убедительное, чтобы после первого спазма отвращения перестать замечать минусы обстановки. Он сел. Гостья, по-видимому, не торопилась начать разговор сама, и жесткость в ее взгляде заставила Фокса нервничать. Казалось, она дожидалась, пока он сам не скажет нечто убедительное и по существу, а значит, было рискованно произносить хоть что-то. С другой стороны, если эта женщина собиралась молча сидеть тут, пожирая его взглядом…
Улыбнувшись, Фокс с дружелюбием сказал:
– Я не отвечаю вашим ожиданиям? Уже то, как вы на меня смотрите…
Женщина словно одеревенела на краешке кресла.
– Ни о чем подобном я даже не думала, – холодно сообщила она. – Прошу понять. У меня нет… никаких ожиданий. Я пришла сюда только потому, что ваше невозможное поведение, ваши несусветные требования убедили меня умолять вас вспомнить о простейших приличиях. Я не жду и не желаю слышать от вас никаких сыновних сантиментов.
Фокс позволил себе выждать три секунды, чтобы подстегнуть и реорганизовать свои мысленные силы, прикрывая всю операцию носовым платком, которым вытер лицо.
– Умаялся, пока боролся с собакой, – пояснил он, но дама в норковой шубке не удостоила его ответом. – Естественно, – продолжил Фокс, – я не могу согласиться с вашей трактовкой моих действий и запросов… – Приятная улыбка была, очевидно, ошибочным решением, и напряженный взгляд женщины он встретил, уставившись на нее грубо и дерзко. – И само собой, у меня нет намерений проявлять родственные сантименты, даже если бы я чувствовал что-то подобное. Если же вы собираетесь умолять меня… – Конец этой фразы Фокс подвесил в воздухе.
Дама продолжала буравить его взглядом еще несколько секунд, но потом вдруг заговорила:
– В разговоре со мной брат назвал вас мерзавцем. Тривиальным мелким жуликом, каких кругом полно. Мне кажется, он в вас ошибся… – На ее губах возникла, чтобы тотчас же испариться, ледяная улыбочка. – В подобных вещах женщины разбираются лучше мужчин. С виду вы не подходите… под это описание. Мой брат – человек не особенно терпимый или чуткий, и мне представляется, он обошелся… несомненно, он был с вами груб. – Тут она опять попыталась улыбнуться. – Такой уж он человек. Вероятно, он оскорбил вас по поводу этой… этого дела, на которое вам понадобились деньги…
– РАБДЕН, – с напором произнес Фокс.
Она кивнула:
– Называйте как хотите. Брат считает все это сплошным балаганом и фикцией, а деньги нужны вам самому. В отличие от меня, он не способен понять, что молодежь нередко бывает по-настоящему идейной и бескорыстной. Но миллион долларов – это невозможно! Он не станет платить вам такие деньги!
– Думаю, заплатит, – с угрозой в голосе процедил Фокс.
– Ничего подобного! – Она протянула руку в перчатке и тут же опустила ее. – Готова признать, что заплатила бы, будь у меня такая сумма, но у меня ее нет. Ничего нет. Я пришла сюда, в это страшное место, чтобы призвать вас к благоразумию! Ведь я во всем завишу от своего брата. Ко мне он отнесся великодушно, но я целиком в его власти, и ожидать, чтобы брат захотел расстаться с подобной суммой… даже с половиной…
– Расстанется. Ему придется на это пойти, – сердито прищурился Фокс. – С тем же успехом можете прекратить свои попытки. Если вы явились сюда пытаться сэкономить брату немного денег, не сотрясайте воздух. Вам чертовски хорошо известно, что он заплатит сполна.
Она молчала, пожирая его глазами. У нее прыгала челюсть, дрожали губы, но, заглянув в ее глаза, Фокс был избавлен от необходимости сражаться с угрызениями совести: несмотря даже на очевидные страх и отчаяние, мягкости там не было. Ему не составило большого труда сохранить на лице циничную ухмылку.