Смерть и воскрешение А.М. Бутова (Происшествие на Новом кладбище)

— Куда ж справедливее. Пусть будет указано, что хоть один человек на земле ждет тебя, и не только ждет, а готов чем-то своим пожертвовать, чтобы Александр Максимович Бутов снова появился на земле. Хотя бы денежками — пожертвовать, поскольку людишки, как жуки, к деньгам тянутся. Назови человека, и если он завтра утром между девятью и десятью пожалует на мое Новое кладбище и сожжет на твоей могиле не много и не мало — двести рублей, ни на копейку меньше, не пожалеет ради тебя двух сотенных, тогда что ж, тогда — пусть исполнится!

— Будет так! — говорит Голубой.

19

И теперь мне, Алексею Теплову, младшему научному сотруднику Химического Института в городе Менделеевске, а прежде однополчанину и другу Александра Максимовича Бутова, остается только пояснить, в меру возможности, как была узнана мною и расшифрована, записана (работа, впрочем, еще далека от окончания) эта история, могущая в некоторых отрывках показаться необычной, даже — невероятной. Ну и одновременно оправдаться в неполноте, запутанности и отрывочности изложения.

Но каким образом оправдаться? Кто хочет, пусть довольствуется фактами, то есть тем, что мне как-то было продиктовано. Между прочим, в этом «как-то» — оно не может быть удовлетворительно разъяснено, на мой взгляд, — и заключается главная странность и неубедительность повествования.

Человек с более гибкой и молодой фантазией сам присочинит недостающее. Дело его. Ну, а читатель с умом скептическим — ему остается самое легкое: после первых же бросившихся в глаза неясностей или нелепостей даже отложить рукопись в сторону. Я и сам на месте читателя так бы поступил.

Без малейшей жалости, даже с облегчением я забросил бы эти записки, когда б не въедливое такое, вновь и вновь возникающее болезненное чувство: «Другие как хотят, а ты так поступать не вправе!».

Почему?

— Ну, хотя бы потому, что неспроста все это «открылось» (более подходящего слова не могу подобрать) именно тебе. И потому, что Александр Максимович Бутов — главное действующее лицо и, как представляется мне, подлинный автор этих автобиографических заметок, хотя он и говорит о себе чаще в третьем лице, — он, А. М. Бутов, не случайный знакомец, а человек, сыгравший важную роль в собственной твоей судьбе.

…Мы познакомились летом 1942 года в большом селе Глухово, недалеко от Новосибирска; там формировалась дивизия. Оба мы были зачислены в один батальон командирами рот; Александр Максимович, или, как я попросту его тогда именовал, Сашка, в ту пору ночами — дни были заняты под завязку — писал стихи: всякие там мечты про будущее.

Стихи эти тогда мне очень нравились, и вообще мы так дружили, что не только в батальоне, но во всем полку нас дразнили — «близняшками» или «двойняшками»; кстати, мы и внешне очень походили друг на друга, и даже в одну девчонку, санитарку Тосю, тайно были влюблены, хотя ни у кого из нас с ней ничего не было — даже не целовались. Да и она нас любила — только кого больше? Это уж одному Богу известно; даже не ей самой.

Я был уверен, что Сашка именно по праву своего таланта переживет войну и станет знаменитым поэтом. Как читателю известно, предчувствие мое относительно поэтической судьбы Бутова не оправдалось; во всяком случае пока. Да разве судьба признает «право таланта»? Не убивает ли она или принижает с особой даже пристрастностью людей выдающегося ума и дарования?

Осенью того же сорок второго года дивизию перебросили на Южный фронт. Через две недели при штурме высоты, именовавшейся Маяки, Бутов был тяжело ранен, эвакуирован в тыл и, хотя по слухам остался в живых, в нашу часть не вернулся.

Демобилизовавшись в сорок шестом, я попробовал его разыскать, но не преуспел в этом; в течение нескольких лет заходил в городскую читальню и внимательно просматривал поэтические разделы журналов. Сходные фамилии попадались, я всматривался в них с болью даже, а подписи «Александр Бутов» — не было и не было.

В конце концов я забросил бесполезные и огорчительные хождения.

А еще через пятнадцать или немногим больше лет фронтовой сослуживец, с которым мы переписывались, хотя и крайне редко, сообщил, что «А. М. Бутов — музам предпочел Минерву. Кажется, не слишком преуспевает на научном поприще, да и ведет себя, по слухам, не совсем порядочно: женился на некоей бойкой бабенке, прижил сына Костю и успел обзавестись рогами».

Корреспондент мой жил по случайности в том же городе Т., что и Бутов, — «за три квартала».

Сказать по правде, письмо не просто огорчило меня, а вызвало острую, долго не проходившую боль. Суть была не в том, что А. М. «обзавелся рогами». Какое мне-то дело. И не в том даже, что ведет себя непорядочно. Как это понимать?! Да и как ни понимай, многое следовало списать на желчный характер автора письма.

То есть дело было и в этом, даже именно в этом, но суть заключалась в ином. В чем? Да просто в том, вероятно, что послевоенная жизнь в образе Бутова примяла, обломала не только его одного, а общие наши мечты. Ведь как думалось? Выпадет счастливый номерок, не пошлют на тебя похоронку, тогда уж непременно осуществится!