Смерть Ленро Авельца

Эти десять с лишним лет проплыли для меня как в тумане. Ничего значительного в моей жизни так и не произошло: я вышла замуж, развелась, пыталась заниматься благотворительностью, как мне рекомендовали, но ничего не вышло. Слова «дочь генерала Уэллса» преследовали меня, и если раньше они могли раскрыть любые двери, то теперь они их только закрывали.

Скажу честно, мою жизнь до знакомства с Авельцем интересной тоже можно назвать с натяжкой: я страдала от деспотии отца, причём до такой степени, что вышла замуж за первого попавшегося идиота. Никакого смысла в этой жизни не было, я сходила с ума от безысходности, не понимая, на что потратить жизнь, тихо увядая в тени отца. Явление Ленро Авельца стало проблеском: он осветил мою жизнь, с ним я испытала и любовь, и страсть, и глубочайшую ненависть.

Если бы Авельц не стал единственным живым существом, который остался мне небезразличен, я бы не стала собирать этот архив. Но так случилось, что в морозный и светлый вечер длинного полярного дня, спустя часов пять после того, как Акияма сняла его с должности перед ГА, я вновь – спустя четырнадцать, почти пятнадцать лет после нашей последней встречи – вновь увидела Ленро Авельца.

Я навещала отца, и мы говорили о какой-то чепухе, совершенно не ведая, что происходит в мире. Мы обсуждали, кажется, литературу – я привезла отцу биографию Габриэля Вилька, недавно изданную и официально одобренную Организацией. Отец вспоминал свои встречи с Вильком в Европе, и в этот момент в палату без предупреждения зашёл сотрудник клиники и сообщил, что к генералу Уэллсу допущен посетитель и он будет здесь в течение пяти минут.

Отец напрягся, но, сейчас вспоминаю, не особенно удивился. Он сказал, что согласен его принять. Я спросила отца, что это означает, на что он покачал головой и промолчал, а потом попросил меня, когда посетитель прибудет, дать им поговорить наедине. Интересно, решила я, значит, отец видится с кем-то кроме меня.

Я давно подозревала: отец периодически проявлял необыкновенную осведомлённость, и в ответ на мои расспросы отшучивался, что ему рассказал обслуживающий персонал. Я знала, что персоналу запрещено подробно беседовать с гостями клиники, но делала вид, что верила ему. Это та черта, которую я ненавидела в своём отце – и в Ленро Авельце: они оба любили и умели врать. Не потому, что им хотелось – нет, но потому, что оба сами решали, что и кому стоит знать – «для их же собственного блага».

Я и представить не могла, что пять минут спустя дверь палаты откроется, и я увижу Ленро Авельца. Последний, кого я ожидала увидеть, – это был он. Но вот дверь открывается, и там стоит Ленро, в чёрном костюме и в серой рубашке, с взъерошенными волосами, и опирается двумя руками на трость… Побледневший, но хитро улыбающийся, он входит в палату и учтиво кивает мне, а я – в шоке, я не могу вымолвить ни слова… Отец просит меня выйти. Он настоятельно просит меня выйти, и я подчиняюсь ему, я выхожу в коридор, закрываю за собой дверь и прислоняюсь к противоположной стене… Я сползаю по стене вниз, моё сердце бешено колотится, я глотаю успокоительные таблетки, которые ношу с собой последние семь лет.

Я вижу, что в конце коридора рядом с охранником из ОКО стоят ещё трое – телохранители Авельца, его верные курды. Значит, это он, это действительно он, подтверждаю я себе очевидный факт. Что же делать? Что ему сказать? Промолчать? Но сказать что-то надо… Ты годами, Ада, годами выдумывала, что скажешь ему при встрече, а вот теперь он здесь, и что… Ты ненавидишь его? Всё так же хочешь рассказать, как он предал тебя? Или хочешь обнять его, обхватить обеими руками, просить прощения, рыдать, умолять, чтобы он взял тебя с собой, хоть на край света?..

Я говорю себе: успокойся, Ада, возьми себя в руки. Твоя ненависть утихла и перевоплотилась в новое, спокойное чувство, по крайней мере, тебе хочется в это верить. Я говорю себе, что ничего специально придумывать не буду, устою и просто попрощаюсь с ним, когда он будет выходить. Вряд ли он захочет поболтать с тобой, но – чёрт возьми – тут же новая мысль в голове: а что он вообще здесь делает? Кто допустил его к отцу, о чём они разговаривают, почему отец ждал его? Что происходит, почему меня снедает дежавю, как будто всё повторяется, эти двое опять разговаривают без меня…

Я лихорадочно вспоминаю последнее, что читала об Авельце в новостях, и с ужасом осознаю, что это была расшифровка его приказа убить Бена Хаммида. Я продолжаю вспоминать, как вдруг дверь палаты распахивается и оттуда выходит Ленро Авельц.

Помню, я поймала себя на мысли, что Авельц убил отца и сейчас накинется на меня.

Он стоит напротив меня, опирается на трость, видно, что у него болят ноги, и костяшки его пальцев белеют, и он даже немного кривится от боли, но эта кривая ухмылка растягивается в его знаменитую неискреннюю улыбку, и он подмигивает мне.

– Привет, Ада, – говорит он мне и смотрит в мои остекленевшие глаза. – Я бы рад с тобой поболтать, но у меня катастрофически мало времени. Если ты согласишься проводить меня, я почту это за честь.