Смерть Ленро Авельца

Авельц считал, что он достоин власти, но не потому, что ему досталось состояние отца и билет в Аббертон. По той простой причине, что в Аббертоне он учился. Видно, что он считает себя достойным того положения, на которое вознёсся, – да, ему повезло, но он доказал, что способен заслужить это везение.

Потому-то его мечтой и стала меритократия. Мир, где управляют достойные. Мир, где каждый человек имеет шанс выделиться, доказать, что он заслуживает власти, заслуживает шанс сконструировать лучшее будущее для человечества.

Ленро мечтал о таком мире. Когда-то о том же мечтали основатели Аббертона. Кое-что у них получилось, но (с точки зрения Ленро) не до конца (3, «Аббертон»):

«Однако, хоть стать кузней „новых людей“ Аббертону не удалось, выдающихся людей Академия исторгала из своего чрева исправно. Её выпускники действительно составили некую политическую, культурную и бизнес-элиту Земли. Пусть они и не справились с изначальной мессианской задачей – возможно, проблема была не в Академии, а в задаче?»

Проблема в задаче. Её поставили «ветхозаветные политиканы», думая, что выпускники Аббертона смогут привести человечество «в мир без войн, государств и насилия, в справедливый единый мир, где международная политика исчезнет и уступит место всеобщим законам и глобальному парламенту, а армия превратится в полицию. Люди больше не будут тратить время на распри друг с другом, а займутся наукой и творчеством. И полетят ракеты к далёким звёздам, и Марс превратится в цветущий сад, а Галактика – в обретённый Эдем».

Да, он иронизирует, но это ирония-защита. Не уверена, что в таком мире он бы почувствовал себя в своей тарелке, но вот приближая человечество к такому миру – да, тут он был как дома.

А теперь вернёмся к Шанхаю и к «боингу» моего отца, где Авельц спас Мирхоффа и не дал моему отцу совершить переворот. Предал, скажем так, своего друга, предал по идейным соображениям, но предал. Он считает, он совершил верный поступок, – допустим, я не осуждаю и не поддерживаю, я размышляю. Верный поступок – но вот Уинстон Уэллс отправлен в лечебницу в Норвегии и обезврежен, Мирхофф ушёл, пришёл Вильк, Шанхай разрушен, Организация в панике, и мир не стал ни на йоту лучше.

Сколько раз его могли убить? Он был на войне, он был в Южной Африке, в него стреляли и взрывали, пытались сбить самолёт, наконец, он слетал в Шанхай и каким-то чудом вернулся обратно. Может ли исчерпаться запас удачи?.. Ленро – рационалист, он не верит в судьбу. Он понимает, как ему фантастически везло.

Всё время, когда он рос, когда проходил «общепрофильное собеседование», когда выбрал карьеру в Организации и втирался в доверие к моему отцу, когда шиковал перед Мирхоффом, интриговал в Москве, боролся с религией, – это ведь всё были лишь ступени к чему-то большому. К абсолютной власти, к тому, чтобы вручить в конечном итоге человечеству некий великий дар, огромную бесценную мудрость Ленро Авельца! Но вот ему под сорок, и он снова прошёл вплотную к смерти – и что он поставит себе в заслугу? Соавторство закона об Армии Земли? Смену патриарха Русской Церкви? Непутёвую борьбу с религиями – резонанс и скандалы, только вот итог нулевой?..

Он в ловушке. Никакого наследия. Он не сделал ничего. Он – пыль, как и все те, кого он презирал и над кем насмехался. Его ужасающий, нечеловеческий эгоцентризм – представляю, как он страдал и корчился в муках, как принимал антидепрессанты в Париже (если агент L не врёт и он действительно лежал в клинике, перед тем как улететь к себе в горы).

Он ведь должен проектировать будущее! Стать архитектором завтрашнего дня! Остаться в мифах и легендах, великий творец и созидатель, – уж точно не как простой интриган, незаурядный, но всё же мелочный политикан и манипулятор.

Как и все, он смертен. Мир нестабилен. Его время на исходе.

«Пусть я не въехал в Ньюарк с [Уэллсом], но кабинеты на двадцатых этажах штаб-квартиры ещё ждали, манили и ждали меня. Всё только начиналось» (25, «Только начало»).