– Она встречалась с кем-нибудь? – и решил уточнить: – Мужчина у неё был?
– Когда я приходила, видела одного. Но с ним она недолго встречалась. Я, как вы, наверное, знаете, тоже одинокая, поэтому обсуждать Лидию за мужчин, которых она привечала, не в праве. У меня самой такие знакомства бывают, – и, заметив, что Калошин смутился, сказала: – вы не стесняйтесь, это дело житейское. Да, у меня есть мужчина. Мы с ним уже давно встречаемся. Жена у него недавно умерла. Да вам уже, наверное, доложили. Жду теперь, может, замуж позовет, – она нервно хохотнула.
– А фамилии тех, кто приходил к Лидии, назвать можете?
– Могу, только что это теперь даст? – она пожала плечами.
– Ну, как знать… Ведь почему-то она наложила на себя руки? Может быть, её кто-то обидел? – Калошин постарался уловить взгляд женщины, но та разглядывала свои руки.
– Лидию почти невозможно было чем-то вывести из себя. Слона иной раз напоминала, такая толстокожая… Может быть, просто умела так держаться, а потом срывалась, пила…
– Вы были в курсе, что она спекулировала лекарствами?
– Мне уже сказал инспектор ОБХСС, завтра проведут ревизию, только я уверена, что у нас все в порядке. Где она их брала – не знаю, – она развела руками.
– Ну, то, что у вас все хорошо, я рад. А откуда те лекарства, мы узнаем. А что ещё вы знаете о Лидии? Откуда она родом? Когда пришла на работу? Есть ли у неё какие-нибудь родственники?
– Когда я приехала сюда, она уже работала. Сама я родом из Осиповичей, из Белоруссии. Там всех евреев расстреляли или отправили в гетто. Меня укрыла соседка, русская женщина. В конце концов, мне удалось убежать, перейти линию фронта. Помогли белорусские партизаны. А вообще, вспоминать все это трудно. Тут живёт мамина сестра, она уже старенькая, мы с ней вдвоем остались из всей нашей семьи. Вот я и приехала сюда во время войны. Лидия уже работала. Про родственников она говорила скупо, вроде бы, были муж и сын… А о том, где родилась… Она говорила о Крыме. Вроде бы так…
– Скажите, а у Лидии был синий плащ?
– Это важно? – Калошин кивнул. – Я даже не могу вот так сразу вспомнить… В прошлом году, вроде бы, она что-то такое носила. А может быть, я путаю.
– Хорошо. Теперь я, возможно, несколько озадачу вас своим вопросом: предположим, что Лидия ждёт в гости мужчину, как она его примет, как оденется? Будет ли при нем курить? Если у неё запой, станет ли вообще кого-нибудь принимать?
– Да-а, вопросы не совсем корректные, но попытаюсь ответить… Думаю, что для встречи гостя она, всё-таки, постарается нарядиться. Об этом я сужу и по себе. Она неряхой тоже не была. Насчет сигарет… – Калошин при этих словах насторожился, женщина же ничего не заметила и продолжила: – … она умела закурить очень элегантно, мужчинам нравилось, по-моему. А вот насчет запоя… Тут уж я вам не помощник. В такие дни мы с ней не виделись. Она просто не выходила на работу, я ей звонила и по голосу понимала, что происходит. Она потом всегда извинялась. Да уж теперь что об этом говорить…
Из аптеки Калошин вышел в некотором смятении. Ему нравилась эта женщина, но он должен быть объективным и помнить о своем долге. Дело пока не закрыто, убийца не найден. Расслабляться рано, но майор решил всё-таки побольше узнать о Лапшине, чувствую какое-то ревностное томление в душе.
В отделении дежурный передал ему, что звонил Дубовик. Калошин поспешил в канцелярию и попросил Машу соединить его с районом. Майор был у себя в кабинете, ответил сразу. Поприветствовав Калошина, Дубовик огорошил его новостью:
– Мелюков застрелился.
Калошин некоторое время пытался переварить услышанное:
– Это не убийство? – осторожно спросил он.
– Нет, он сделал это при жене, дома. Изрядно выпил, закрылся в кабинете и пальнул из наградного оружия.
– Значит, он был не на Лубянке?
– Он же номенклатурщик – личность неприкосновенная, пока не будет стопроцентных доказательств. А он там так крутился – от всего открестился.
– Да, видно не совсем, если наказал себя.
– Ребята считают, что кто-то надавил на него. Но это уже не наше дело. Но если где-то выскочит его фамилия в нашем расследовании, будь начеку.
– Понял тебя.