Смерть в Миракл Крик

– Я ждала тебя здесь. Она пришла, заявила, что ты все рассказал. Я ответила, что не знаю, о чем речь, а она сказала, что ты слишком деликатный, чтобы объясниться самому, но я вешаюсь на тебя, и пора уже остановиться. Сказала, ты не придешь на встречу, тебя нельзя беспокоить, что ты уже уехал и попросил ее позаботиться, чтобы я оставила тебя в покое.

Мэтт прикрыл глаза.

– Господи, – произнес он, а может, только подумал. Сложно было сказать. Голова шла кругом.

– Я все твердила, что понятия не имею, о чем она говорит, но у нее была с собой сумочка, и она… – голос Мэри задрожал. – Она достала пачку сигарет и бросила мне. А еще спички и записку, и кричала, что это все мое.

Мэтт подумал, не сон ли это? Вдруг вот сейчас он проснется и все снова обретет смысл. Но нет, когда спишь, сны кажутся логичными. Ощущение сюрреалистичности, которое охватило его сейчас, приходит позже, после просыпания.

– И что потом?

– Я сказала, что это не мое, и ушла.

Мэтт представил себе, как его жена здесь стоит, кипит от ярости, сигареты со спичками валяются у ее ног, а он в кислородной камере в паре минут отсюда. Кровь зашумела в ушах.

– Думаешь, сигареты, которые она выбросила, те самые, что нашла Элизабет?

Мэтт кивнул. Конечно, это они. Неизвестно еще только, что Жанин с ними делала до того, как Элизабет их нашла.

Минуту спустя Мэри сказала:

– Ты собирался встречаться со мной тем вечером?

Мэтт открыл глаза и снова кивнул. Голова ощущалась пустой, от движения казалось, его мозг врезался в череп.

– Да, – с усилием произнес он вслух, хриплым голосом, как после многодневного молчания. – Я рассчитывал встретиться позже, после сеанса.

Мэри молча посмотрела на него, а он пытался прочитать выражение ее лица. Тоска? Сожаление?

– Мне пора идти. Уже поздно, – покачала головой Мэри и пошла. Через несколько шагов она остановилась и повернулась. – Ты хоть иногда чувствуешь вину? Может, нам стоит рассказать все, что мы знаем, и будь что будет?

Мэтт почувствовал, как у него сжались артерии, органы запаниковали, сердце заколотилось, кровь ускорилась, легкие раздулись. Да, он опасался, что его интрижка с подростком всплывет. Но это ерунда, детские игрушки, по сравнению с тем, что подумают присяжные – будем честны, что думал он сам – если выяснится, что Жанин была здесь прямо перед взрывом и лжет.

– Я думал об этом, – Мэтт говорил нарочито медленно и спокойно, словно рассматривал интересный вопрос с лекции. – Но едва ли мы можем рассказать что-то важное. То, чем занимались мы с тобой и Жанин, никак не связано с огнем. Записка, сигареты, любопытно, конечно, откуда они взялись, но в конечном итоге, все это никак не связано с поджигателем. Боюсь, мы только спутаем картину. Ты же сама видела, как эти крючкотворцы каждое слово переворачивают.

– Да, ты прав, – сказала она. – Спокойной ночи.

– Мэри, – он подошел ближе. – Если ты что-то скажешь, хоть что-то, то наши семьи, все наше будущее…

Мэри подняла руку, призывая его замолчать, и долго смотрела ему в глаза. Потом она медленно опустила руку, повернулась и ушла.

Когда она завернула за угол и исчезла из вида, Мэтт выдохнул. Артерии расширились, кровь прилила к органам, которые начали ощущать покалывание, разжимаясь один за другим. Почувствовал жжение, он опустил глаза. Комар сидел на сгибе локтя, лениво посасывая кровь. Мэтт прихлопнул его быстро и сильно и убрал руку. Сплющенный комар остался на ладони, черная клякса в лужице алой крови, которую он высосал за мгновения до смерти.

Мэри

Он пошла в любимый уголок леса. Уединенная тропинка, где ручей проглядывал сквозь густую рощу плакучих ив. Сюда она приходила подумать, когда бывала чем-то расстроена, сюда она пришла год назад после того ужасного вечера с Мэттом в ее день рождения, и прямо перед взрывом, после того как Жанин швырнула в нее сигареты. Сидя здесь на плоском гладком камне под журчание ручья неподалеку, за ширмой ив, отгораживающей ее от мира, она ощущала безопасность и спокойствие, единение с лесом. Кожа словно перетекала в воздух, воздух врезался в кожу, частица за частицей они менялись, от чего она начинала расплываться по краям, как картина импрессиониста, внутренности вытекали через поры и растворялись в небе, а она становилась легче, невесомее.

Мэри нагнулась и опустила руки в воду. Течение здесь было сильное, быстрая вода ворочала гальку, щекотала ей пальцы. Она зачерпнула и потерла руку там, где ее касался Мэтт. В животе успокоилось, но мозг все еще находился в странном состоянии ускоренного паралича, мысли мелькали, но глубоко думать она была не в состоянии. Она стояла и дышала, пытаясь подстроиться под раскачивание ивовых веток, формировавших зеленую завесу вокруг. Их движения из стороны в сторону напоминали колебания элементов травяной юбки танцора Хула. Ей надо было распутать мысли, обдумать все последовательно, по одной за раз.