Смерть в облаках. Убийства по алфавиту. Убийство в Месопотамии. Невероятная кража. Родосский треугольник

Джейн постаралась угодить ей.

— Видите ли, мадам, это было на самом деле ужасно… — И она принялась рассказывать, по ходу дела отвечая на вопросы. Как выглядела та старуха? Правда, что на самолете были два французских сыщика и что вся эта история связана со скандалом во французском правительстве? Была среди пассажиров леди Хорбери? Она и в самом деле так хороша, как говорят? Кто, по ее, Джейн, мнению, совершил убийство? Говорят, что из соображений высшей политики это дело замалчивают — и так далее и тому подобное…

Это был только первый сеанс расспросов. Все клиентки, как одна, требовали, чтобы их обслужила «девушка, которая была в самолете». Всем хотелось удивить своих знакомых: «Дорогая моя, это просто невероятно. Помощница моего парикмахера — та самая девушка… Ну, конечно, на вашем месте я бы туда сходила — они прекрасно делают прическу… Жанна, ее зовут Жанна… такая миниатюрная, большеглазая. Если ее хорошенько порасспросить, она вам все расскажет…»

К концу недели Джейн почувствовала, что ее нервы на пределе. Иногда ей казалось, что, если ее еще раз попросят рассказать о происшествии, она закричит или стукнет клиентку феном.

Однако ей пришел в голову более рациональный способ успокоить свои нервы. Она подошла к мосье Антуану и смело потребовала прибавки к жалованью.

— Чего, чего? И у вас еще хватает нахальства, когда я только из жалости держу вас здесь — после того, как вы вляпались в историю с убийством. Другой на моем месте уволил бы вас немедленно. Но у меня чересчур доброе сердце.

— Вздор, — холодно возразила Джейн. — Клиентки зачастили к вам из-за меня, и вы это знаете. Если хотите, чтобы я ушла, я уйду. Я получу все, что мне причитается, у Анри или в «Мезон Рише».

— А кто будет знать, что вы там? Да что вы в самом деле из себя представляете?

— На дознании я познакомилась с парочкой корреспондентов, — ответила Джейн. — Любой из них раструбит на весь мир о том, что я переменила место работы.

Опасаясь, что она действительно уйдет, мосье Антуан ворча уступил. Гледис от души поздравила подругу.

— Молодец, дорогуша, — воскликнула она. — Куда уж теперь нашему Абраму Эндрю с тобой тягаться. Девушка должна уметь постоять за себя — иначе я даже не представляю, что со всеми нами будет. Выдержка, дорогуша, — вот чего у тебя не отнимешь, и я тобой просто восхищаюсь.

— Бороться я умею, — сказала Джейн, воинственно задрав подбородок. — Мне всю жизнь приходилось бороться.

— Никаких уступок, дорогуша, — сказала Гледис. — Не вздумай поддаваться Абраму Эндрю. Он больше будет тебя ценить. При нашей с тобой жизни уступчивость ни до чего хорошего не доведет, — впрочем, я не думаю, что мы такие уж овечки.

После Джейн стала относиться к своему рассказу, как к роли в спектакле, требующей минимальной импровизации.

В должное время пришли и обещанный ужин, и посещение театра с Норманом Гейлом. Это был на редкость очаровательный вечер, когда каждое слово, каждое признание подтверждало общность интересов и укрепляло взаимные симпатии.

Они оба любили собак и не любили кошек. Они оба любили семгу и терпеть не могли устриц. Они любили Грету Гарбо и не переносили Кэтрин Хепберн[51]. Они не любили толстых женщин и обожали черные как вороново крыло волосы. Им не нравились кроваво-красные ногти. Они не любили зычные голоса, шумные рестораны и негров. Они предпочитали ездить в автобусе, а не на метро.

Казалось почти чудом, что у двух человек может оказаться столько общего.

В один прекрасный день, когда она была на работе у Антуана, Джейн выронила из сумочки письмо Нормана.

Она подняла его, слегка заалевшись, и Гледис набросилась на нее:

— Кто он, твой дружок, милая?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать. — Щеки Джейн теперь заливала краска.

— Ну-ну! Я вижу, что это письмо не от троюродного прадеда! Не вчера родилась: кто он, Джейн?

— Один… человек… с которым я познакомилась в Ле-Пинэ. Он дантист.

— Дантист, — с живым отвращением выговорила Гледис. — Воображаю, какая у него белозубая улыбка.

Джейн пришлось подтвердить, что улыбка у него действительно белозубая.

— Он очень загорелый и очень голубоглазый.

— Загорелым может быть кто угодно, — отрезала Гледис. — Для этого достаточно поваляться на пляже или купить в аптеке пузырек за два шиллинга одиннадцать пенсов. «Красивый мужчина — это загорелый мужчина». С глазами вроде бы порядок. Но дантист! Фу, если он захочет поцеловать тебя, тебе покажется, что он сейчас скажет: «Пожалуйста, откройте рот пошире».

— Гледис, не идиотничай!

— Не будь такой недотрогой, милая. Я вижу, ты разобиделась. Да-да, иду, мосье Анри… Черт бы его побрал! Так нами командует, точно он Бог Всемогущий!

В письме было приглашение поужинать вместе в субботу вечером. Получив в субботу прибавку к жалованью, Джейн в отличнейшем настроении отправилась на ленч[52].

«А я еще волновалась, — говорила себе Джейн. — Все вышло просто замечательно… жизнь и в самом деле прекрасна».

В избытке чувств она решила позволить себе роскошь — пообедать в «Корнер-хаусе» под аккомпанемент хорошей музыки.