Смерть за добрые дела

Фамилия Золушки ей ни о чем не говорила. Но когда услышала вторую, аж поперхнулась:

– Как вы сказали?

– Митрофанова. Надежда Митрофанова. Исполняющая обязанности заведующей зала всемирной истории.

Вот это да! Повезло так повезло!

Даже хотела дополнительно пятерочку информатору добавить – от полноты души. Но от неразумного порыва, конечно, удержалась.

* * *

Мишу Симакова еще в девятом классе обязали раз в неделю ходить к психологу. Инспекция по делам несовершеннолетних настояла после того, как однокласснику морду разбил. Без особого повода – просто показалось, что тот на него косо смотрит.

Родители тогда смогли организовать, что драка вроде как была обоюдная, и ставить Мишу на учет в полиции не стали. Психиатры под контроль тоже не взяли, сказали: нормальный. Просто вспыльчивый. Так что обошлось сеансами у психолога, и та долго убеждала, что свои эмоции нужно учиться контролировать:

– Иначе и в институт не возьмут, и «права» не получишь.

В вуз Миша и так не собирался, но водить машину всегда мечтал. Поэтому нрав сумел обуздать. Если накатывало, сдерживался. Только дома (когда без свидетелей) орал во всю глотку или посуду (треснутую, что все равно на выброс) бил – как психолог научила.

Половое созревание миновало, характер у Миши стал мягче. Работать пошел сначала в такси, а когда поднабрал стажу – в персональные водители. Иным клиентам, конечно, иногда хотелось засветить в морду, но сдерживался. Когда совсем накатывало, зубами скрипел. Тоже, конечно, не метод – пришлось даже эмаль реставрировать, – но лучше, чем получить клеймо психа и навсегда потерять возможность водить машину.

А когда устроился персональщиком в солидную фирму, психовать совсем перестал: крошечная жалоба – и вылетишь мигом. Да и долгие, скучноватые дни за баранкой или в ожидании пассажиров сделали склад ума более созерцательным и философским.

Понял наконец: добиваться цели можно, только если ты хладнокровен.

Но когда на заднее сиденье впорхнула ненавистная, сытая, довольная, лоснящаяся довольствием и богатством Асташина, все годами выстраиваемые принципы полетели в тартарары.

* * *

Надя чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Ощущение, будто против нее весь мир, ни от кого нет поддержки. Читатели в зале смотрят с тревожным любопытством. Мастера в чате «Кайроса» затаились – вероятно, злорадствуют про себя, ждут развязки. А хуже всего, что Димка – невыспавшийся, бледный, хмурый – сразу дал понять: следствие он будет вести самостоятельно и в ее помощи не нуждается.

Митрофанова много раз пыталась уговорить, чтоб работали в связке. Но Полуянов неласково отвечал:

– Спасибо. Я уж лучше сам.

Наконец она не выдержала. Пинком растворила дверь в святая святых – его кабинет – и заорала:

– Не могу так больше! Я… я, знаешь, что сделаю? Сейчас пойду в полицию. И во всем признаюсь!

Он обернулся от компьютера. Иронически вздернул бровь:

– Тебя, вероятно, задержат.

– И плевать! Не могу больше в себе все это носить!

Его взгляд слегка потеплел, а она кинулась в новую атаку:

– Димочка! Ну я же все поняла! Раскаялась! Пожалуйста! Поддержи меня! Хотя бы капельку!!! И дай свою вину загладить. Я тебе помочь хочу!

– Истинно женский подход, – пробурчал он. – Сначала заварить кашу, а потом еще и требовать утешений.

– Дима, – взмолилась она, – да не надо меня утешать! Наори! Отругай! Но давай мы снова будем вместе! А не каждый сам по себе!

– Ох, Надюшка. А тебе в голову не приходит, что мне тоже тяжело? И даже иногда бывает страшно?

– Так давай я помогу!

– Как своей читательнице помогла?

– Ди-има! Ну, то была самодеятельность! Глупая. Даже преступная. А сейчас я строго под твоим руководством.

– Да что ты можешь реально сделать – кроме оладий?

– Вообще-то, обидно.

– Ну, хорошо, – саркастически улыбнулся он. – Бери тогда блокнот, записывай. Симаков Михаил Аркадьевич. Одна тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения. Последние два года – до позавчерашнего дня – работал водителем в компании «Альдебаран». Симаков вез Асташину в свингер-клуб, но почему-то высадил на полпути. Запись с видеорегистратора стер, на следующую смену не явился. С квартиры съехал. Нужно выяснить, почему и где он сейчас.

– А как же я это узнаю? – растерялась Надя.

Дима хладнокровно добил:

– Ну если не можешь, чего тогда помощь предлагать? Иди жарь оладьи.

* * *

Евгений Петрович Шмелев проживал в сталинской восьмиэтажке неподалеку от Тишинского рынка. Совсем рядом грохотала Тверская, но двор обшарпанный, провинциальный: развеваются на ветру простыни, в песочнице без присмотра груда игрушек. Домофон – тоже удивительно для Москвы – сломан. А вот вездесущих бабусек, к сожалению, не оказалось; вместо них на лавочке нагло грели жирные пуза пара котов.