Смертельный вкус Парижа

– Такое оружие у многих есть. И полиция утверждает, что она была в Рамбуйе.

– Может, и так. В любом случае у нее хватило бы ума избавиться от улики.

Ночью мы с Еленой помирились. Точнее, отложили все недомолвки и претензии. Несмотря на следствие, на укравший Елену Париж, на все наши разлады и проблемы, этой ночью нам было хорошо.

31 мая, вторник

К полудню Дерюжин, вырядившийся ради такого случая в полковничий мундир Первого армейского корпуса, бряцая орденами и медалями, привез нас в антикварный магазин князя Куракина.

Небольшое помещение на рю Берри было полно посетителей. Елена сразу встретила знакомых, а меня Дерюжин подвел к хозяину. Князь Куракин беседовал с владельцем картинной галереи Александром Александровичем Поповым. Попов, военный герой и кавалер орденов Святой Анны и Святого Станислава, поблескивал пенсне, разговаривал тихим голосом и выглядел чеховским интеллигентом, доказывая, как обманчива бывает внешность. Мы быстро обнаружили, что в 1916 году воевали вместе в районе Ковеля, и после этого Александр Александрович охотно представил меня группе немолодых, хорошо одетых мужчин в качестве своего боевого соратника.

Невысокий толстяк с подпертыми воротничком брылами был Жераром Серро, владельцем галереи «Стиль». Импозантный, статный господин с густой седой шевелюрой, опирающийся на серебряный набалдашник трости, аттестовался куратором Версаля Бернаром Годаром. Третий – полный лысеющий мужчина в пенсне – оказался нашим знаменитым соотечественником Александром Николаевичем Бенуа.

Я с волнением пожал руку иллюстратору Пушкина:

– «Медный всадник» и «Пиковая дама» для меня навсегда связаны с нарисованными вами образами, уважаемый Александр Николаевич.

Куратор Версаля Годар поддакнул мне:

– А я, месье Бенуа, страстный поклонник вашего альбома Версаля.

Бенуа указал на портрет черноволосой дамы:

– Господа, обратите внимание на портрет одной из красивейших женщин в истории России. Защищая ее честь, погиб на дуэли величайший русский поэт.

Смахивающий на бульдога Серро бросил на Наталью Николаевну равнодушный взгляд:

– Не в моем вкусе. Я, знаете ли, вопреки сегодняшней моде предпочитаю блондинок. Вон там стоит женщина, которая, на мой взгляд, гораздо более достойна титула красивейшей женщины России. – Он кивнул на кого-то за моей спиной.

Я оглянулся – конечно, там красовался мой одуванчик. Возле нее окопался Дерюжин. Надо отдать ему должное – несмотря на некоторую корпулентность, высокий, с расправленными плечами и в мундире, усатый боярин выглядел внушительно.

– Этот бесподобный шедевр принадлежит доктору Воронину, – пошутил Попов, кивая на меня. – Кстати, Жерар, вопрос по вашей части: шах Персии попросил доктора посодействовать ему в приобретении кровати, принадлежащей французскому монарху. Господа, позвольте, я одолжу месье Бенуа? Хочу похвастаться моим новым приобретением из собрания Долгоруких.

Серро напрягся, подобрался, подобно фокстерьеру, услышавшему трель охотничьего рожка. Попов и Бенуа отошли, а антиквары, наоборот, придвинулись ко мне, как школьные хулиганы к новичку с посылкой из дома. Месье Годар обратил на меня черепаший взгляд из-под тяжелых морщинистых век:

– Месье Ворони́н, так вы тот самый доктор, который так отчаянно боролся за жизнь нашего Ива-Рене?

Со слов медсестры Мартины Тома, газеты изобразили те безуспешные потуги в самом драматическом свете. Но не в моих интересах было преуменьшать свои заслуги перед коллегами покойного:

– Я сделал для него то, что был обязан.

Куратор Годар сокрушенно понурил патрицианскую голову:

– Какая потеря для страны! Никто не умел добывать редчайшие экспонаты так, как Люпон! Для него стулья, кушетки и табуретки, на которых когда-то восседали великие мира сего, материализовывались из воздуха.

Серро невозмутимо разглядывал Елену поверх моего плеча:

– Говорят, Ива-Рене ранили, когда он преследовал вашу жену? Выходит, снова красота прекрасной Елены послужила причиной трагедии?

– Это газетные кривотолки. Элен тут совершенно ни при чем. Я, как Пушкин, готов вызвать на дуэль каждого, чтобы восстановить доброе имя моей супруги.

Галерист выудил из внутренностей сюртука сигару.

– Извините за откровенность, но я понимаю Люпона. В сравнении с вашей женой Марго Креспен – сущая кикимора.

По сути, я был согласен, по форме оскорблен, однако не намеревался обсуждать достоинства моей жены с рыхлым галеристом, да еще с точки зрения покойного распутника.

– Не вижу причин сравнивать, месье. А вы хорошо знаете мадемуазель Креспен?

Продолжая разглядывать окружающих, он ответил:

– Марго – публичная… – Он почмокал гаваной, ухмыльнулся краем плотоядных губ. – Публичная фигура. Ее все знают.