Смертью храбрых

Бодлер закрыл глаза и произнес:

– Спасибо, господин коммандан.

– Скоро все кончится, доктор.

Бодлер, не открывая глаз, отрицательно помотал головой. Огюстен встал и надел свое кепи – ему нужно было работать.

– Вы придете еще сегодня за уколом, господин коммандан?

– Надеюсь, что нет.

– Я тоже на это надеюсь…

***

Огюстен вышел из пропахшего медикаментами госпиталя и глубоко вдохнул ледяной ноябрьский дух. «А Эстеве невольно оказался прав – этим воздухом действительно можно наслаждаться…» Безю, к своему счастью, успел приехать, уже поставил автомобиль у входа в гостиницу и теперь не знал, куда себя деть.

– Доброе утро, Безю! Как дела в Аррасе?

– Доброе утро, господин коммандан. Все по-старому. Ваше сообщение я передал секретарю господина полковника Батистини.

– Очень хорошо! Значит так, Безю, сейчас господин Эстеве умостится рядом с вами и будет показывать вам дорогу. Предупреждаю сразу – дорога, скорее всего, плохая, если она вообще там есть.

Через пять минут автомобиль выехал из Сент-Омера и поехал в юго-восточном направлении. По словам Эстеве от городка до позиций, которые вторая рота удерживала к утру одиннадцатого ноября, было чуть меньше пяти километров по кратчайшему пути, которым пользовались курьеры. Сейчас немецких снайперов можно было больше не бояться, и самой большой проблемой было то, что за несколько недель упорных боев вся округа превратилась в полузамерзшее болото. Вода скапливалась в воронках от взрывов, схватывалась ледяной коркой, не успевая за ночь промерзнуть до дна и образовывая неожиданно глубокие лужи-ловушки. На то, чтобы добраться до нужного места, Безю потребовался почти час. Если бы не хромота, Огюстен дошел бы за это время пешком.

По дороге Лануа видел холм, который упомянул полковник Борель и вынужден был согласиться, что дорога великолепно простреливалась оттуда, и организовать вывоз раненых по ней не представлялось возможным. Верт-Равине же действительно ни в чем не соответствовал своему названию, и никакого оврага видно не было, да и с зеленью в середине ноября были большие проблемы.

Небо было пасмурным, но видимость оставалась хорошей, поэтому Огюстен еще издалека смог разглядеть разветвленную, протянувшуюся с севера на юг, покинутую траншею. «Это наша. Траншея бошей должна быть за полем…» Вторая рота была отведена с передовой еще во второй половине дня одиннадцатого ноября по приказу полковника Бореля. Сейчас бойцы, которыми на временной основе командовал лейтенант Феро, стояли в деревне в десяти километрах южнее Сент-Омера. А позиция, которую они с трудом занимали и из которой поднимались в свои бесконечные атаки, была совершенно пуста.

Огюстен встал на краю траншеи лицом к небольшой роще расположенной на другом краю поля. Деревья в роще были голы, не только в смысле листьев, но и в смысле ветвей. И все как одно, не имели верхушки, напоминая не деревья, а скорее какие-то сваи, на которые неизвестные строители забыли поставить дом. А перед рощей, выползая из нее, змеей извивались окопы бошей. Лануа даже отсюда мог хорошо их рассмотреть – они тоже были совершенно пусты.

Огюстен спустился в окоп и возблагодарил свое утреннее решение сделать укол. Траншея была не в лучшем виде – разбитые брустверы и вода по щиколотку. Все оружие, одежда и припасы были вывезены и о том, что здесь совсем недавно были люди, судить можно было лишь по гильзам, да по нескольким пустым консервным банкам. Лануа попытался представить, как здесь все выглядело в ночь боя.

Он прошел в южный край траншеи, в котором имелся небольшой закуток. «Возможно под хранение чего-то, например продуктов…» Закуток был на некотором возвышении и оттого остался сухим. На выровненном земляном полу коммандан увидел шесть втоптанных револьверных гильз и три патрона. Огюстен припомнил слова Мишо и понял, что, скорее всего, именно здесь капитан пытался застрелиться.

В глубине позиции располагалась землянка, являвшаяся единственным местом, защищенным от непогоды крышей. Лануа пришлось согнуться в три погибели, чтобы войти в нее. Внутри тоже все было подчищено, но именно здесь, на низком грубом столике в центре комнаты нашлось место единственному предмету амуниции, оставленному бойцами второй роты или теми, кто был здесь после них.

Неумолимым свидетельством произошедшего лежала на столе пробитая в лобной части французская пехотная каска. Огюстен собирался уйти, но в безотчетном порыве развернулся и отдал шлему мертвеца честь. Эстеве остался в машине с Безю, но даже окажись адъютант с сержантом здесь, равно как и маршал Фош, и президент Пуанкаре, Лануа поступил бы также.

***

Коммандан вышел из землянки, с трудом выбрался из траншеи, бросил еще один взгляд на оставленные позиции бошей и сделал первый шаг в их направлении. Безю окликнул его:

– Господин коммандан, что же вы пешком?! Я вполне смогу здесь проехать!

– Не стоит, Безю, и вы, Эстеве, не беспокойтесь! Я лучше сам.