Смертницы

– Нам нужны деньги. Иначе мы не выживем. Она должна хранить их где-то здесь. – Алена достает из ящика шерстяную шляпу и швыряет мне. – Держи. Тебе понадобятся теплые вещи.

Мне противно даже прикасаться к шляпе, поскольку она принадлежала Мамаше и я вижу ее мерзкие волосы, прилипшие к шерсти.

Алена подходит к тумбочке, открывает ящик и достает оттуда сотовый телефон и небольшую сумму наличными.

– Это наверняка не все, – говорит она. – Должно быть больше.

Единственное, чего я хочу, – бежать, но я понимаю, что Алена права: деньги нам нужны. Я подхожу к шкафу, дверцы которого открыты; убийцы обыскивали его и сбросили несколько вешалок на пол. Но они искали беглянок, а не деньги, и не тронули верхнюю полку. Я вытаскиваю обувную коробку, и оттуда сыплются старые фотографии. Я гляжу на московские пейзажи, улыбающиеся лица и молодую женщину с удивительно знакомыми глазами. И думаю: даже Мамаша когда-то была молодой. Вот доказательство.

Я достаю с полки огромную сумку. В ней тяжелый мешок с драгоценностями, видеокассета, десяток паспортов. И деньги. Толстая пачка долларов, перетянутая резинкой.

– Алена! Я нашла их.

Она подходит ко мне и заглядывает в сумку.

– Бери все, – командует она. – Потом посмотрим, что в этой сумке. – Она кидает сверху сотовый телефон. Потом хватает из шкафа свитер и сует его мне.

Я не хочу надевать Мамашины вещи; они хранят ее запах, запах кислых дрожжей. Но все равно надеваю, превозмогая отвращение. Водолазку, свитер, шарф – все поверх блузки. Мы одеваемся быстро и молча, натягивая на себя одежду женщины, труп которой находится в соседней комнате.

На пороге мы останавливаемся в нерешительности, смотрим на лес. Нет ли там засады? Не поджидают ли нас убийцы на дороге, зная, что рано или поздно мы объявимся?

– Не туда, – решает Алена, словно читая мои мысли. – Только не на дорогу.

Мы выскакиваем из дома, огибаем его и ныряем в лес.

18

Габриэль рванул в толпу репортеров, не отводя взгляда от блондинки с идеальной укладкой, которая стояла в свете прожекторов в нескольких метрах от него. Подойдя ближе, он увидел, что Зоя Фосси вещает что-то в камеру. Заметив Дина, она замерла, прижав микрофон к онемевшим губам.

– Выключите его, – приказал Габриэль.

– Тишина! – гаркнул оператор. – У нас прямой...

– Отключите свой проклятый микрофон!

– Эй! Кто вы такой и что себе позволяете...

Габриэль отодвинул камеру в сторону и вырвал провода, разом отключив прожекторы.

– Уберите его отсюда! – закричала Зоя.

– Вы понимаете, что вы наделали?! – воскликнул Габриэль. – Вы хотя бы что-то понимаете?

– Я просто работаю, – отрезала она.

Дин двинулся на журналистку; в его глазах она увидела нечто, заставившее ее отшатнуться; она пятилась назад до тех пор, пока не натолкнулась спиной на телевизионный фургон.

– Вы подписали смертный приговор моей жене.

– Я? – Она покачала головой и произнесла с оттенком пренебрежения: – Не я же размахивала пистолетом.

– Вы только что сообщили им, что она полицейский.

– Я всего лишь излагала факты.

– Невзирая на последствия?

– Это ведь новости, верно?

– Вы знаете, кто вы после этого? – Дин приблизился к репортерше и едва устоял перед искушением ударить ее. – Шлюха! Нет, это слишком мягко сказано. Вы хуже, чем шлюха. Вы не только себя готовы продать. Вы готовы продать любого.

– Боб! – закричала она оператору. – Убери от меня этого идиота!

– Отойдите! – Тяжелая рука оператора опустилась на плечо Габриэля. Дин стряхнул ее, не отрывая взгляда от Зои: – Если с Джейн что-нибудь случится, клянусь, я...

– Я же сказал: отойдите! – Оператор снова схватил Габриэля за плечо.

И вдруг все страхи и отчаяние Габриэля слились в ослепляющей вспышке ярости. Он развернулся и нанес оператору сокрушительный удар в челюсть. Тот захрипел и, попятившись, рухнул на мотки проводов. В следующее мгновение Габриэль уже навис над ним с занесенным для удара кулаком. В голове прояснилось, и он увидел съежившегося от страха противника. А вокруг уже столпились зеваки в предвкушении зрелища. Всем хочется зрелищ.

Тяжело дыша, Габриэль поднялся. Он увидел Зою, которая стояла чуть в стороне, ее лицо горело от волнения.

– Ты снял это? – крикнула она другому оператору. – Черт, кто-нибудь успел снять это на пленку?

Превозмогая отвращение, Габриэль развернулся и пошел прочь. Он шел долго, пока не оказался вдали от оголтелой толпы и яростного блеска софитов. В паре кварталов от больницы он остановился и обнаружил, что кругом нет ни души. Даже на этой темной улице не было спасения от летней жары, которая уже успела раскалить асфальт. Ему вдруг показалось, что он врос в тротуар, придавленный горем и отчаянием.

"Я не знаю, как спасти тебя. Это моя работа – выручать людей из беды, но я даже не в силах защитить человека, которого люблю больше всех на свете".