Второй так и остался стоять над Эстер. Немного погодя он наклонился и коснулся ее лица, и она почувствовала под его перчатками холодное железо. Только тогда она сообразила, что это на самом деле не человек. Когда он заговорил, голос его звучал так, словно железной щеткой скребут по классной доске. «ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ, ДЕВОЧКА», – сказал он, перекинул ее через плечо и понес в город.
Город назывался Строул. Там жили полсотни суровых, пропыленных насквозь мусорщиков. Они тащили предметы олд-тека всюду, где только могли их найти, а когда не могли – разгребали отбросы крупных городов. Шрайк жил с ними, но не занимался сбором мусора. Если из какого-нибудь мегаполиса удирал преступник, Шрайк выслеживал его на Поверхности и отрезал голову, которую потом тщательно консервировал. Встретив снова тот же мегаполис, он сдавал голову властям и получал награду.
Эстер так и не поняла, почему он не поленился ее спасти. Точно не из жалости – это чувство Шрайку было неведомо. Нежность он проявлял, только когда возился со своей коллекцией. Он обожал старинные механические игрушки и всяческие автоматы – скупал все, что приносили ему встречные мусорщики. Его развалюха в Строуле была битком набита подобными устройствами: механические звери, рыцари в доспехах, заводные солдатики с ключом в спине и даже Ангел Смерти в человеческий рост, снятый с каких-то затейливых башенных часов. Но любимые экземпляры все изображали детей или женщин – прекрасных дам в побитых молью нарядах и хорошеньких девочек и мальчиков с фарфоровыми личиками. Шрайк ночи напролет терпеливо разбирал их, чинил, изучал хитроумные механизмы, будто надеялся через них понять свое собственное устройство.
Иногда Эстер казалось, что она тоже часть его коллекции. Может, ее увечья напомнили ему его собственные раны, полученные на полях сражений забытых войн, когда он еще был человеком?
Она делила с ним кров пять долгих лет, пока ее лицо не зажило кое-как, став уродливой, вечно нахмуренной маской. Медленно возвращались воспоминания. Некоторые были удивительно четкими: волны, набегающие на берег Дубового острова, мамин голос, ветер, пахнущий мокрой травой и навозом. Другие были смутными и непонятными. Они обрывками мелькали в мозгу, когда Эстер уже засыпала, или всплывали неожиданно, заставая ее врасплох, пока она бродила среди безмолвных механических фигур в доме Шрайка.
Однажды при ней кто-то стал рассказывать о великом Таддеусе Валентайне, и тогда осколки сложились в картину. Эстер узнала имя: это было имя человека, который убил ее маму и папу, а ее саму превратил в страшилище. Она сразу поняла, что должна сделать; тут и думать было не о чем.
Эстер пришла к Шрайку и сказала, что хочет найти Валентайна.
– НЕЛЬЗЯ, – коротко ответил Шрайк. – ТЕБЯ УБЬЮТ.
– Тогда идем со мной! – попросила она, но Шрайк не захотел.
Он слышал о Магнусе Кроме с его увлечением всяческой техникой. Шрайк считал, что, если попадет в Лондон, инженеры из гильдии навалятся на него всей толпой, схватят и разрежут на кусочки, которые будут потом изучать в своих лабораториях.
– НЕЛЬЗЯ, – только и твердил он.
А Эстер все равно ушла. Дождалась, пока Шрайк займется механизмами, вылезла в окно, спрыгнула с палубы Строула и отправилась пешком по зимней Поверхности, с ворованным ножом в кармане, чтобы найти Лондон и отомстить.
– С тех пор я его не видела, – сказала она Тому, дрожа от холода в корзине угнанного воздушного шара. – Когда я ушла, Строул был на берегу Англичанского моря, а теперь вдруг Шрайк работает на Магнуса Крома и хочет меня убить. Тупость какая-то!
– Может, ты ранила его чувства, когда убежала? – предположил Том.
– У Шрайка нет никаких чувств, – сказала Эстер. – Когда из него делали Сталкера, все чувства и воспоминания вычистили.
«Она так говорит, как будто завидует ему», – подумал Том. По крайней мере, от звуков ее голоса он немного успокоился и перестал трястись. Он сидел и слушал, как ветер свистит в стропах. Среди облаков на западе виднелось черное пятно – наверное, дым над Воздушной Гаванью. Сумели там погасить пожар или город воздухоплавателей уничтожен? И что с Анной Фанг? Шрайк, наверное, убил и ее, и всех ее друзей. Веселая, добрая летчица умерла, так же как родители Тома. Как будто на нем проклятие, убивающее всех, кто хорошо к нему относится. Зачем только он повстречал Валентайна! Сидел бы себе спокойно в безопасности в Музее!
– Может, она жива, – сказала вдруг Эстер, словно догадалась, о чем он думает. – Мне кажется, Шрайк просто играл с ней. Он даже когти не выпустил.
– У него есть когти?!
– Если она не слишком сильно ему мешала, он не стал бы возиться, убивать ее.
– А Воздушная Гавань?
– Если повреждения серьезные, она, наверное, спустится на землю для ремонта.