Одевалась она просто – но так, как, по его словам, не постыдилась бы одеться любая дама; вышивала так, что ее рукоделию позавидовала бы и княгиня; и когда, следуя наставлениям брата, училась быть сдержанной, не привлекать к себе внимания и не сидеть в праздности, вместе с тем узнавала, что эти добродетели свойственны ее полу, так что мысль о бедности или зависимости даже не приходила ей в голову. Будь Лоренцо единственным известным ей человеком, Флора могла бы почитать себя среди цариц и княгинь земных; однако, имея дело с посторонними, постепенно поняла свое истинное положение – и вместе с тем научилась понимать и ценить несравненную доброту и тонкость чувств брата.
Прошло два года; брат и сестра, в бедности, никому не известные, хранили свою честь, лелеяли взаимную любовь и питали надежды на будущее. Одна мысль порой тревожила Лоренцо – мысль о судьбе Флоры, прелесть коей еще в отрочестве обещала замечательную красоту. Ради нее он стремился скорее двинуться по избранному пути и наконец решил не откладывать долее попытки возродить в Сиене свою партию и уже не избегать, а искать схватки с молодым графом Фабианом, на поражении коего надеялся возвести собственный успех – графом Фабианом, любимым горожанами, примером для молодых кавалеров, изобилующим достоинствами, столь украшенным галантностью, остроумием, непринужденной веселостью и обаянием, что, казалось, на пьедестал всеми обожаемого идола возвело его не только право рождения, но и закон природы.
В день городского праздника Лоренцо впервые заявил о себе, как о сопернике Фабиану. Граф его не знал, и во всей красе богатого наряда и блистающей упряжи, с покровительственной улыбкой смотрел на бедно одетого юношу верхом на плохонькой лошади, желающего состязаться с ним на скачках. Однако, прежде чем вызов был принят, кто-то прошептал Фабиану имя его противника; вся горечь раздоров меж двумя семьями всколыхнулась в сердце юного графа, его охватил дух мщения, которому в те времена учили, как Закону Божьему; он развернул коня и, грубо оттеснив соперника, приказал ему немедленно убраться с дороги и не оскорблять взоры горожан ненавистным присутствием Манчини. Лоренцо отвечал равным оскорблением, и Фабиан, охваченный неудержимым гневом, приказал своим сторонникам схватить наглеца и с позором вытолкать с поля. Целый отряд двинулся на ненавистного изгнанника; но, будь врагов и втрое больше, гордый дух Лоренцо не задрожал бы перед ними. Один пал, второй был ранен прежде, чем Лоренцо разоружили и пленили; однако и храбрость его не вызвала восхищения у предубежденных врагов; его бранили, называли злодеем, с торжеством потащили в темницу – и громко требовали покарать смертью.
Вдали от схватки и кровопролития, в бедной, но тихой комнатке в отдаленной и малопосещаемой части города сидела Флора, занятая вышиванием; за работой она размышляла о планах брата и мысленно желала ему успеха. Текли часы, но Лоренцо не возвращался; уже и день клонился к вечеру, а его все не было. Живое воображение Флоры изобрело уже тысячу причин, по которым он мог задержаться. Что, если доблесть ее брата пробудила прежний жар в былых сторонниках Манчини? Да, должно быть, сейчас он пирует среди них и тем закладывает первый камень в фундамент восстановления их дома!.. Но вдруг на лестнице послышались торопливые шаги, и сразу несколько женских голосов, взволнованно зовущих Флору, заставили ее встать и отворить дверь; вбежали соседки – на лицах ужас – речи льются бурным потоком – не в силах выразить все свои чувства словами, они усердно помогали себе жестами; не сразу и не без труда, но Флора сумела понять, что брат схвачен и брошен в темницу – он замарал руки кровью, и за это преступление народ требует его казни. Флора побледнела, как мрамор. Юное сердце наполнилось невыразимым ужасом; она не могла даже ясно осознать, чего боится – сама неизвестность была страшнее любых известных бед. Лоренцо в тюрьме – брошен туда графом Фабианом – Лоренцо умрет! На мгновение ужас сковал ее; но, стряхнув с себя оцепенение, она вскочила, не говоря ни слова, не отвечая на вопросы и восклицания соседок, пронеслась мимо них, сбежала по высокой лестнице на улицу, а затем двинулась быстрым шагом туда, где располагалась городская тюрьма. Флора знала место, до которого хотела добраться, однако ей так редко случалось выходить из дома, что скоро она заплутала в лабиринте улиц, сбилась с пути и пошла дальше наугад. Наконец, задыхаясь от быстрой ходьбы, она остановилась перед входом в какой-то огромный дворец. Поблизости никого не было; сумерки итальянского вечера быстро угасали и сменялись полной темнотой. В этот миг улицу осветил яркий блеск факелов – впереди показались верховые; они ехали, разговаривая и весело смеясь. Флора услышала, как один называет другого графом Фабианом; невольно она отпрянула, охваченная инстинктивной ненавистью, но в следующий миг бросилась вперед, прямо под копыта его коня, с криком:
– Спасите моего брата!