На следующий день резидент советской разведки собрал совещание своих сотрудников, включая технический персонал и оперативного водителя. Он коротко, но не без гордости сообщил, что во время отпуска его принимали председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов, секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев и многие другие, очень важные партийные и государственные персоны. Андропов поставил задачу: использовать все возможности разведки, чтобы помочь новому режиму выстоять и утвердиться в непростых внутриполитических и внешнеполитических условиях. Предупредил, что мы ни в коем случае не должны вмешиваться во внутренние дела суверенного государства и, прежде всего, брать на себя роль третейских судей в разрешении тех противоречий, которые после Апрельской революции с новой силой обострились в рядах Народно-демократической партии. При этом Юрий Владимирович просил подумать, стоит ли нам поддерживать негласные контакты с представителями «парчамистского» крыла НДПА А вдруг об этих наших контактах с парчамистами станет известно Тараки и тот заподозрит нас в «закулисной игре»? В таком случае искреннему, товарищескому характеру наших отношений может быть нанесен существенный ущерб![18]
Далее Вилиор Гаврилович рассказал о встрече с Крючковым. Тот, видимо, уже зная о сомнениях Андропова насчет парчамистов, предложил всех агентов из числа бывших сторонников этого крыла НДПА «законсервировать». А контакты со всеми «объектами вербовочных разработок» из числа парчамистов пока прервать. Поведав о московских новостях, встречах и беседах, Осадчий сказал, что конкретные вопросы будет обсуждать с каждым из сотрудников один на один.
Рассказывая о проведенном в Москве отпуске, Вилиор Гаврилович ни разу не упомянул о посещении врачей или лечении по поводу недавно перенесенного инфаркта. Словно никакого инфаркта и не было.
Первым на беседу резидент вызвал к себе Алексея Петрова.
— Знаешь, Леша, тебе, видимо, скоро придется покинуть Афганистан. Сколько лет ты здесь сидишь?
— Четыре года с хвостиком.
— Надоело?
— Не знаю, как и сказать.
— Ну что ж, это полноценная загранкомандировка. В Москве тебе готовится замена. Ты много сделал. Заслужил высокий орден. О тебе сложилось хорошее мнение у руководства разведки. Ты не подвел нас также и по прикрытию — как корреспондент ТАСС. Тассовское руководство, насколько я знаю, ни в чем тебя упрекнуть не может. Я уверен, что теперь ты высоко поднимешься по службе. Ты ведь сам отлично понимаешь, что твое присутствие здесь, в Кабуле, создает некоторую тревогу в кругах НДПА Если между Тараки и Кармалем завтра начнется свара, то и тот, и другой побегут к тебе, чтобы донести до руководства СССР накипевшее по «негласным каналам», в то время как теперь существуют «каналы гласные». Это напряжение необходимо снять. Ведь ты меня понимаешь, Леша?
Алексей согласно кивнул, хотя внутри сильно огорчился из-за слов начальника. Он припомнил то, что ему недавно говорил Виктор Бубнов («А хорошо ли, что близкие к тебе, Леша, люди теперь возглавили Афганистан?»). Петров понимал доводы Центра, изложенные ему непосредственным начальником, и не мог с ними не согласиться, однако из Кабула уезжать ой как не хотелось. Да, в Москве ему предложат командировки в другие, «хорошие» страны. Однако эти «хорошие» страны ему были не нужны. Алексей неплохо знал персидский язык, а на английском изъяснялся с трудом. Он со скукой думал о том, что теперь «обозначатся» командировки в Европу или Америку. Престижно и денежно, но как-то тоскливо и совсем не интересно.
Следующим в кабинете Осадчего оказался Виктор Бубнов.
— С кем из ваших агентов и оперативных связей, Виктор Андреевич, вы считаете возможным расстаться в складывающихся на данный момент условиях? В свете того, что я говорил на общем совещании? Другими словами, с кем из парча-мистов вы готовы прекратить связь?
— Ни с кем, — твердо и спокойно ответил Бубнов. — Ви-лиор Гаврилович, вы же не хуже меня понимаете, что те агенты, те люди, с которыми я здесь встречаюсь, кроме всего, мои друзья. Требуйте от меня всего чего угодно, но только не предательства друзей.
— Ты что, Витя, — перешел резидент на доверительный тон, — я бы от тебя такого никогда бы и не потребовал. И к тому же, Витя, насколько я знаю, у тебя на связи нет ни одного парчамиста. Ты меня извини, я должен был формально тебя спросить об этом. Сам понимаешь, есть указание Центра, а с ним не поспоришь.
Потом настала очередь Старостина.
— Валерий, я думаю, что тебе, в свете поступивших указаний, следует законсервировать «Хоста» и отказаться от работы с «Артемом», — сухо велел Осадчий.
— Почему? — не менее сухо поинтересовался Старостин, который уже заранее продумал свои аргументы и линию разговора.
— Потому что они парчамисты.