В середине июня Виктор Бубнов встретился с агентом «Махмудом». Афганец выглядел очень плохо. Исхудал, синяки под глазами. Кожа лица обрела желтовато-зеленоватый оттенок. Некогда добротные пуштунские усы обвисли и теперь не могли бы устрашить противника или вызвать восхищение у женщин. Еще вчера ловкий в движениях, «Махмуд» теперь стал двигаться медленнее и скованнее. Он опасался растревожить только недавно зажившую рану, полученную во время переворота 27 апреля.
Виктор с искренним чувством обнял агента и в первый раз за все время знакомства назвал его «братом». Сели, выпили «по сорок капель» (водка «Московская» в экспортном исполнении), закусили тем, что поставила на стол Антонина. Потом стали беседовать о политике.
Перед Виктором стояла задача: выяснить, что же, наконец, происходит в партии. Насколько серьезны обозначившиеся противоречия между фракциями с точки зрения халь-кистов и к чему они могут привести. Не мудрствуя лукаво, Виктор напрямую, «по-братски», спросил гостя:
— А как складываются у вас отношения с товарищем Кар-малем и его друзьями-парчамистами? Нам известно, что в партии появились какие-то трения.
— Знаешь, брат, в партии и в руководстве страной складывается очень непростая ситуация, — глубоко задумавшись, ответил «Махмуд». — Я, честно говоря, не люблю Кармаля и его друзей. Лучше бы их не было рядом с нами. И в Афганистане лучше бы их не было.
— Почему?
— Уж больно они речистые, хитрые, верткие. На все у них есть свое слово, свое доказательство, своя правда. Они интеллигенты, далекие от нужд и чаяний афганского народа.
— Ну и что дальше? — спросил оперработник, глядя испытующим взором в абсолютно черные зрачки агента.
— Я думаю, что Кармаль очень скоро попросит товарища Тараки отправить его куда-нибудь послом. Он сегодня, с одной стороны, не может смириться с тем, как его «упаковали». С другой стороны, не хочет поддерживать тех парчами-стов, которые требуют от него немедленно вступить в заговор для свержения Тараки. Естественно, он не согласится поехать в Америку в ФРГ или в другую капиталистическую страну. А в СССР его никто не назначит.
— Откуда ты знаешь о том, что какие-то парчамисты собираются свергнуть Тараки?
— От Асадуллы Сарвари — начальника службы государственной безопасности Афганистана. Это бывший летчик, мой близкий друг. Ты с ним незнаком?
— Незнаком. Однако слышал, что он жестоко пытает и убивает людей в застенках АГСА[19]
.— Товарищ Сарвари, поверь мне, очень честный человек, настоящий революционер. А если кого-то он расстрелял или замучил, так это необходимо для победы революции. Товарищ Амин каждый день передает товарищу Сарвари много людей, с которыми ему необходимо разобраться. Большинство из них — западные шпионы, ярые реакционеры, террористы. «Плоха та революция, которая не умеет защищаться», — говорил Ленин. Будь ты или я на его непростой должности, мы бы делали то же самое. Или, пожалуй, проявляли бы еще большую жестокость…
— Значит, Сарвари известно все, что происходит вокруг Кармаля?
— А ты как думал? Ведь он же и подсылает к нему некоторых людей из числа «мнимых парчамистов».
— Ты знаешь этих людей?
— Естественно, нет. Разве Сарвари назовет их имена даже мне, его другу? Да и спрашивать его об этом как-то неудобно. Если вам это нужно, пусть ваш советник, который по линии КГБ приехал к товарищу Сарвари, подробно расспросит его об этом.
— А как ты думаешь, Кармаль догадывается о том, что к нему подсылают таких «мнимых парчамистов»?
— Я не знаю точно, есть ли у товарища Кармаля какие-то конкретные сведения о работе АГСА против него. Но если даже таких сведений у него нет, я не сомневаюсь, что он обо всем догадывается. Он очень умный, очень хитрый и дальновидный политик. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли, предвидеть события.
— И что из этого следует?
— А то, что я уже сказал. Кармаль и его друзья в ближайшее время сами попросятся за границу в качестве послов или на другие должности в разные страны. Они захотят отсидеться, выждать, посмотреть, что будет завтра. И в Афганистан они, скорее всего, больше не вернутся. Мы их сюда не пустим.
— А я и не знал, что ты такой непримиримый противник парчамистов. Раньше ты мне ничего подобного не говорил.
— «Непримиримый противник» — это слишком сильно сказано. Кто я такой, чтобы быть «непримиримым противником» товарища Кармаля и его очень известных в народе соратников? Он может стать моим «непримиримым противником», только если таковым его объявит товарищ Тараки. Пар-чамисты мне действительно не очень-то нравятся, я знаю о них много плохого, не слишком доверяю им, однако, пока товарищ Тараки не скажет, что они наши «непримиримые противники», я их такими считать не могу.
— А он так пока не говорил?
— Пока нет. Я думаю, что сейчас по-настоящему «непримиримым противником» товарища Кармаля является в нашей партии только один человек — товарищ Амин.
— Почему?