Смещение

Все было хорошо в их налаженной жизни: сыновья служили в ооновской группе на Луне, там, в отличие от родной планеты, спокойно — нет атмосферы, нет и ураганов. А Ник жаловался — к ураганам люди привыкли, ураган — родное, всегдашнее, а на Луне приходится привычки менять, инстинкты сдерживать, рефлексами учиться управлять. Но все равно там лучше, и старость свою Шарль с Жаклин собирались провести у детей в Даль Томенте.

Я, так неожиданно прерваший их благополучие и потребовавший — ужас, ужас! — смерти Шарля, Я даже не террорист, а какой-то вселенский кошмар!

Я-Хью отступил в кабинет, оставив Тезье подпирать дверь в спальню. Дверь, которой не станет через несколько минут — ураган «Денис», следовавший в кильватере «Давида», доберется до парижских высоток и сложит их, как карточные домики, обычное дело, надо только держаться друг за друга, остальное — вопрос техники выживания, техники восстановительной экологии и техники приспособления, а этому их учили с детства, каждый знал свое место в постоянно менявшемся мире, самом лучшем из миров.

Я — здесь, в кабинете. Весь: Я-Хью, Я

-Марк, Я-Алан, Я-Ализа, Я-Лаура, Я-Вита, Я-Шеффилд, Я-Кодинари, Я

-Карпентер и Я-Остмейер. Вся десятка. Я — в пространстве и времени этой реальности. И нужно решать.

Я-Хью: Релаксация заканчивается. Тезье потерян — его память полностью приспособилась к новой ветви, которую он сам и создал своим вычислением, сместив максимум распределения всего лишь на величину кванта действия.

— Хью, — сказали Я-Алан и Я-Ализа. — Я не могу принять решение, не зная новых граничных условий задачи.

— Мы их знаем, — возразил Я

-Хью. — В пространстве — Вашингтон, во времени — июль тысяча девятьсот восемьдесят второго.

— Вот именно! — вскричал Я-Алан. — Вы, Хью, умерли в тот день. В ваших уравнениях нет и не могло быть стрелы времени, они обратимы. Вы не могли оказаться в реальности две тысячи тридцать второго года, через полвека после смерти! Если сознание ветвится, вы должны были продолжать жить во множестве других ветвей!

— Да, — с легким презрением к недостаточно лабильному уму Бербиджа отозвался Эверетт. — Я и оказался именно потому, что продолжил жить, ничего не зная о собственной смерти, которую сам спровоцировал…

— Вы…

— Послушайте! Внесем ясность! Слишком мало времени! Релаксация закончится, новое равновесие установится, и придется решать задачу заново, в гораздо худших начальных и граничных условиях! Помолчите, Алан, помолчите, Ализа, ни о чем не думайте!

— Папа…

— Марк!

— Отец…

— Лиззи, дорогая, ты тоже постарайся не думать, тебе проще, ты вообще думать не любила, но сдержи хотя бы эмоции. Хорошо?

Эверетт оглядел Я. Где-то на севере с грохотом обрушился небоскреб, подняв столько пыли, что небо стало серой твердью, стальным куполом. Все еще стоявшие, обнявшись, супруги Тезье рефлекторно отступили в спальню, единственное место в квартире, оборудованное резервно-спасательной системой, дорогая технология, но в последние годы многим доступная.

— Приходится говорить о теории, когда рушатся миры, — мрачно сказал Я-Хью. — Когда мы с Нэнси и маленькой Лиззи… Дорогая, ты помнить не можешь, тебе и двух лет не было… Когда мы возвращались домой из Европы после катастрофического фиаско у Бора… Мне тогда пришли в голову две интересные идеи. Главная — о построении статистической физики многомирий. Найти распределение миров по основным параметрам волновых функций. Так вот, математический аппарат для расчета я тогда тоже придумал. С этого все началось. О математике я рассказал, о статистической физике миров — никому.

— Да-да, — пробормотал Я-Алан, уже понявший, что собирался сказать Эверетт.

— К восемьдесят второму году, — продолжал Я-Хью, — я решил задачу на том уровне, какой был тогда возможен. Я должен был доказать, что был прав в пятьдесят седьмом, должен был доказать, что прав в восемьдесят втором. Опубликовать незаконченную теорию? Признаться, что сегодня, сейчас решение невозможно? Да я лучше отравлюсь запасом бурды из моих погребов! Признать собственное научное бессилие?

Я поступил иначе. Полное изменение распределения миров расчету не поддавалось, но расчеты интерференции — впоследствии, вы знаете, это назвали склейками — оказались в моих силах. Одну такую интерференционную картину — в рамках все еще неизменной суперпозиции волновых функций — я рассчитал, да. С упреждением в пятьдесят лет. Нужно было задать временной интервал — я и задал.

Чтобы расчет сработал, я должен был умереть в восемьдесят втором и возникнуть в две тысячи тридцать втором. Это неизбежно, к сожалению… То есть выглядело неизбежным тогда. Я не мог знать, появятся ли новые методы вычислений, какими они будут, решат ли физики проблему склеек. Как обычно, я полагался на интуицию.

Я написал окончание вычисления на одиннадцати страницах. Написал так плотно, что понять суть мог только сам. Не предполагал, что кто-то еще сможет…