Смотрящие вперед

Я прежде думал, что экспедиция - это что-то особенное, романтическое, но оказалось, что это - прежде всего работа, очень много работы. Один день походил на другой, как оттиски фотографии - чуть светлее, чуть темнее: научные наблюдения, завтрак, "Альбатрос" поднимает якорь, паруса и полным ходом идет вперед; остановка, снова станция (пункты океанографических наблюдений принято называть станциями), обед, снова поднимаем якорь и идем навстречу волнам и ветру, опять очередная станция, ужин. На ночь мы для завершения исследований выставляли сети на частиковую и красную рыбу. После лабораторного анализа Васса Кузьминична передавала рыбу на кухню.

Станции всегда приурочивались к часам основных метеорологических наблюдений - в семь, тринадцать и девятнадцать часов. Как и дома, Лиза проводила наблюдения силы и направления ветра, влажности и атмосферного давления. Она всегда очень добросовестно относилась к своим обязанностям, тем более теперь, когда она была уже студенткой Гидрометеорологического института.

Так мы подвигались вперед -очень медленно, потому что много времени занимали станции и каждый был занят своим делом. Мальшета интересовали волны и течения, Турышева - физика моря, Вассу Кузьминичну- жизнь рыб, Мирру -отлов планктона, Лизу - наблюдения за погодой и прокормление семи человек, Фому - все судно, он отвечал за наши жизни; ну, а я был матрос и рабочий экспедиции и еще для себя с жгучим любопытством изучал характеры людей, с которыми меня свела судьба.

Вечерами, бросив якорь в зеленую пенившуюся воду и поужинав на качающейся, чисто выскобленной палубе (драил-то ее я!), мы еще долго разговаривали перед сном. В эти вечерние часы с нами не было Мирры, которая с ломтиком лимона ложилась в каюте.

По мере того как смеркалось, колеблющийся горизонт придвигался все ближе, а небо поднималось высоковысоко, на нем с каждой минутой проступало все больше звезд, необычайно крупных и ярких. Иногда в море падал метеор, оставляя на мгновение след в синей вышине. У нас был радиоприемник, и мы никогда не пропускали последних известий. Слушали и концерты, если передавали хорошие, но чаще дружески беседовали.

Наговорившись, укладывались спать. Кажется, все сразу засыпали, кроме меня. Бессонницей я отнюдь не страдал, просто любил эти часы перед сном, когда смотришь открытыми глазами в полумрак и размышляешь о людях, которые вокруг тебя, или мечтаешь о будущем - своем и человечества, пытаешься это будущее угадать.

Уже засыпая, я невольно прислушивался к бульканью воды за тонкой дощатой перегородкой суденышка - Каспий был так близко, у самого моего уха. Все-таки "Альбатрос" был до смешного слаб и мал, а море сурово и огромно. И с нами были женщины.

..."Альбатрос" бежит наперерез крутым волнам под двумя белыми парусами, раскачиваясь с боку на бок, с носа на корму. Шумит, разрезаемая судном, упругая дымчато-зеленая вода, с ревом проносится мимо обоих бортов.

Мы с Фомой держим вахту. Он на корме у руля, я - у парусов возле грот-мачты. Ветер благоприятный, Каспий не сердится, хотя идем против волн,взлеты вверх, провалы вниз, крен в одну сторону, крен в другую.

Совершенно ослабевшая Мирра, насупившись, возится с этикетками, вкладывая их в мешки с пробами грунта. Мальшет, сидя возле нее на люке, подвертывает гайки у дночерпателя, который стал плохо захлопываться. Иван Владимирович в старом сером костюме, но с галстуком в тон - здесь женщины! заканчивает анализы вчерашних образцов воды.

Васса Кузьминична, промерив и взвесив ночной улов, поместив в спирт рыбьи желудки, понесла рыбу Лизе. Из камбуза слышен их смех -готовят обед и болтают о всякой всячине.

- Мирра, я прошу тебя...- начинает (в который раз!) Мальшет,- ты совсем разболелась...

- Прошу оставить этот разговор! - обрезает его Мирра и сердито поправляет упавшую прядь волос.

- Но... Мирра...

- Я буду до конца экспедиции, как и все.

- Ты меня должна выслушать... Как начальник экспедиции, наконец, я отвечаю за здоровье каждого из вас. Я должен тебя отчислить, иначе ты погибнешь.

- Никто меня не отчислит...

- Но ты сама должна понять... ,

- Понимаю. Мне необходим материал для диссертации.

Я невольно вспомнил ее брата. Больше всего на свете Глеб боялся отчисления из-за летного несоответствия. Он бы скорее погиб, но не оставил своей профессии.

Я стал думать о Глебе. Он держал с нами постоянную связь - привозил почту и продукты. Это был его район моря, он летал в этих квадратах.

Глеб очень легок на помине. Не успел я о нем подумать, как послышался рокот мотора, и скоро белый гидросамолет, описав несколько кругов над "Альбатросом", сделал посадку на воду, почти рядом. Глебова амфибия была гораздо меньше и слабее нашего "Альбатроса". Глеб что-то весело закричал нам и замахал руками. Он был в тщательно выглаженном, но уже в свежих пятнах бензина комбинезоне и шлеме на белокурых волосах. Бортмеханик подал мне брезентовый мешок.

Фома поворотом руля поставил "Альбатрос" в дрейф. Паруса сразу бессильно повисли на мачтах. Тяжелая якорная цепь загремела.