Смотрящие вперед

Я спрятал лоцию за пояс, комсомольский билет хранился во внутреннем кармане куртки. У Фомы оказалась Лизина фотография. Сначала он прятал ее от меня, стеснялся, потому что эту фотографию ему никто не дарил, он ее сам "позаимствовал", как говаривал отец Гекльберри Финна, попросту стянул. Теперь уже не было смысла прятать, все равно. Любил Фома мою сестру. Он бы жизнь за нее, не колеблясь, отдал. И за меня бы отдал жизнь и за любого друга. Вот какой он был - верный, скромный и простодушный. Я крепко любил Фому и видел его насквозь. Он только успел подумать о том, чтобы облегчить льдину, чтобы я, значит, дольше продержался, как я осадил его.

- Так и знай, прыгнешь в воду - я тут же за тобой. Тонуть, так вместе. Понял? Вместе пойдем рыб кормить...

Фома улыбнулся мне, а я заплакал от этой улыбки, нисколько не стесняясь слез. Очень уж не хотелось умирать. Если бы за родину погибнуть, за народ, а то просто так, ни с того ни с сего. Глупая смерть. И все же в глубине души мне не верилось, что мы можем погибнуть. Что я перестану быть. Это невозможно. Я просто чувствовал, что буду жить вечно. И я рассказал Фоме о Марфеньке, которую любил, хотя никогда не видел. Пусть не видел, но я знал ее - поэтичную, тонкую, прекрасную, веселую, умелую фехтовальщицу и спортсменку. Если я не погибну, то женюсь на ней. Моя будущая жена живет в Москве, на Маросейке.

Нужно жить, и не просто жить, а как надо. Главным было поведение в жизни.

- Остров!!! - закричал хрипло Фома.

Глава седьмая

МОРЕ РАССТУПАЕТСЯ

Нас подносило к плоскому круглому острову, едва выступающему из воды. Это было спасение - так нам казалось. Дрожа от волнения, мы собрали вещи и спрыгнули прямо в ледяную воду - было всего по грудь. Льдину пронесло течением дальше, а мы еще долго добирались до островка, неся вещи на вытянутых руках. Вода была ужасающе холодна. И, едва мы ступили на землю, Фома заставил меня переодеться в сухое (это "сухое" гак отсырело, что было наполовину мокрое), а потом стал гонять по всему острову, как остуженную лошадь, и даже надавал тумаков, когда, выбившись из сил, я остановился.

Несколько согревшись и успокоившись, мы осмотрелись. Это был крохотный островок, сплошь покрытый толстым слоем высохших водорослей. Впереди был низкий безлюдный берег, тянулся он далеко на восток, к пустыне Кара-Кумы. До берега было километров шесть... Не доплыть.

Я присел на корточки и сгреб охапку водорослей, пыльных и чуть сыроватых.

- Фома, они будут гореть?

- А чего, конечно, будут...

- Ты что, словно не рад?

- Плохая радость...

- Но почему?

- Остров-то при сильном ветре затопляется... потому: и водоросли.

- Не каждый же день сильный ветер! Смотри, водоросли совсем сухие.

Мы развели костер, больше дыма, чем огня, все же он горел. Выловили несколько рыб и обжарили их на огне. Никогда в жизни я не представлял, какое блаженство обогреться и обсушиться у пылающего костра.

На этом острове мы застряли.

Дни проходили, мы исхудали, обтрепались, изголодались без хлеба и супа - не в чем было сварить уху. Рыбу ловили сетями и на леску, собирали съедобные моллюски и водоросли, даже соль достали тут же, на острове, под водорослями,- морские отложения. Фома ухитрился и птиц ловить на леску днем тут был настоящий птичий базар, а к вечеру птицы улетали на берег.