Капитан дальнего плавания, шутишь. Он не только по Каспию двадцать лет плавал, но и в дальневосточных морях, в Ледовитом океане, по всему миру.Фома помолчал.- А теперь давай соснем, Яша. Набирайся сил, неизвестно, что с нами будет.
Тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, мы уснули, едва покрывшись одеялом: уж очень устали.
На другой день и на третий был все тот же стелющийся туман. На четвертый день он рассеялся к полдню. Словно завесу отдернули, и перед нами предстало спокойное, зеленоватое море с чуть колышущейся линией горизонта, солнечное небо, кучевые облака. Совсем как летом. Но к северо-востоку от нас громоздились огромнейшие торосы высотой с четырехэтажные дома, там был хаос невообразимый и страшный. На льдинах лежали, развалясь, жирные тюлени вылезли погреться на солнышке. Нас медленно пронесло мимо огромного тюленьего поля.
- Эх, вот это залежка, знали бы наши! - пожалел от души Фома.
Мы уже здорово замучились. И постель, и одежда на нас отсырели, негде было и просушить. Мы мерзли, все время хотелось пить. Кусочки солоноватого льда уже плохо утоляли жажду. Льдина заметно уменьшалась. Теперь на ней уместилось бы всего человек десять ловцов и разве что одна лошадь. Мы ждали самолета. С нетерпением ждали самолета, но он не появлялся, хотя отдаленный шум мотора слышался не раз. Фома все посматривал, ухмыляясь, на мое лицо.
- Парень, а ты знаешь, у тебя борода растет, однако, совсем стал мужчиной,- признал он.
У меня не борода росла, а какой-то пух, вот Фома зарос, как цыган.
На другой день к вечеру мы увидели самолет. Он был похож на огромную рыбу, спокойную и красивую, и ослепительно сверкал в лучах уходящего спать солнца. Мы прыгали, кричали, махали одеялами, просто бесновались от радости. Самолет стремительно пронесся над нами - даже ветром пахнуло - и стал удаляться...
Нас не заметили. Видно, заходящее солнце маскировало нас. Когда самолет скрылся за облаком, я чуть не заплакал от нестерпимого разочарования. Я что-то кричал вне себя в след удаляющемуся самолету, Фома обескураженно молчал.
Льдина таяла на глазах, как студень, скоро на ней уже будет опасно находиться, а летчики нас не заметили. Искали они нас или просто летели по своим делам? Я взглянул в ту сторону, где громоздились торосы, они отодвинулись дальше на восток, а может, это нас отнесло течением в сторону? Ледяные руины багровели, точно охваченные пожаром,- отблеск солнца, уже невидимого для нас. Пожар долго тлел, затухая, а когда в потемневшем небе замерцали звезды, в торосах тоже вспыхнуло холодное фиолетовое мерцание.
Больше мы самолетов не слышали, видно, нас искали не здесь - в других квадратах. Льдина уменьшилась больше чем вдвое, нас выносило в чистую ото льда воду - Средний Каспий.
И тут со мной случилось совершенно неуместное, просто позорное происшествие - я не вынес трудностей и заболел. Крепился я до последнего, скрывал от Фомы, пока мы не легли спать и он не обнаружил, что от меня так и пышет жаром.
- Яшка, да ты заболел, вот беда! - испугался Фома и стал трясущимися руками снимать с себя теплый шарф. Укутав меня шарфом и завязав под подбородком шапку-ушанку, чтоб нигде не продуло, он подстелил под меня свой бушлат, подоткнул одеяло.
- Вот бедняга, что же мне с тобой теперь делать? - твердил он в полном отчаянии.
Не знаю, что это была за болезнь. Кололо в боку, болела голова, ломило все тело, от высокой температуры я плохо соображал, было невыносимо жарко, в то же время меня сотрясал озноб. Мучительно томила жажда
- Пить, пить!..- просил я.
Но что мог Фома дать мне пить? Кусочки набитого льда? И все же в скором времени он стал меня поить из своей фаянсовой кружки, которую всюду возил с собой.
А потом я стал терять сознание. Меня мучил бред. Мне чудилось, будто нас уносит темный водоворот. Течение все стремительней, а впереди черные скалы, ощерившиеся, как огромная пасть.
- Черная пасть, Фома, ты видишь - Черная пасть! - кричал я в ужасе.
Страшные сны моего детства ожили в бреду, я видел Черную пасть, куда уходят воды Каспия, останки "Надежды" - страшным водоворотом их несло туда же. Черная пасть! Бурлящие воды смыкались над головой. Я метался, боясь захлебнуться, был мертв и опускался на дно. Вместе с тем я был жив и искал на дне мою мать. Во что бы то ни стало я должен был найти ее и похоронить. Невозможно, чтобы рыбы ели тело моей матери. Я погружался в ил, вязкий, клейкий, меня засасывало, полон рот был ила.
Потом меня преследовал Львов. Он был безобразен, с разросшейся раковой опухолью на шее, хотел меня удушить, и не хватало сил с ним сладить. Я не мог понять, кто это был - Глеб или его отец Павел Львов. Они были на одно лицо, и от них мне было очень плохо. Я делал невероятные усилия, чтобы отцепить от себя эти клейкие, цепкие руки, но никак не мог сладить, и они душили меня.
Это был омерзительный бред. Одно гнусное видение сменялось другим, терзая несказанно мои нервы. Наконец я уснул, будто умер, без всяких сновидений.