Смотритель

– Звонил твой отец, сказал, что ты сегодня первый день работаешь в магазине один, – пояснил Нолан и кивнул на часы: – Похоже, ты отлично справился.

– С утра потряхивало, но потом стало лучше.

– По утрам хуже всего, но стрелки часов все же движутся. Полезно занять себя делом, правда?

– Похоже на то.

– Жаль, что ты пропустил барбекю в пятницу, но ребята в обществе сказали, что вчера ты ненадолго заглядывал. Они говорили тебе, что в пятницу вечером у нас будет играть оркестр?

– Нет.

– Обязательно приходи. И подружку с собой прихвати, если захочешь.

– Это мои родители вас надоумили? – спросил Джейкоб.

– Ну, твой отец упомянул, что вы с дочкой Бена Уивера какое-то время встречались. Я видел ее у них в магазине: хорошенькая, как свежий персик.

Джейкоб обжег Нолана взглядом.

– Еще четырех месяцев не прошло, как умерли мои жена и ребенок.

– Я не забыл о твоей утрате, – попытался оправдаться Нолан. – Прости, если это так прозвучало. Сходить с девушкой на танцы не значит, что ты пытаешься найти новую жену или хотя бы подругу. Главное – выбраться в люди, не чувствовать себя обязанным скорбеть.

Джейкоб схватил монету и швырнул ее в кассу. Нолан вскинул руки.

– Не хочу тебя доставать, – сказал он, забирая с прилавка бутылку, – но позволишь подкинуть тебе пищу для размышлений?

– Валяйте, – ответил Джейкоб, чуть помолчав.

– Разве нет другого способа чтить память любимого человека? Чего бы хотела сейчас для тебя Наоми? Или ты для нее, если бы умер сам. – Нолан поднял беспалую руку. – Ответ мне не нужен, просто подумай об этом. И еще вот о чем. Мы видели, как гибнут люди, хорошие люди, наши друзья. И сами убивали. Разве теперь мы не обязаны им, всем погибшим, взять от жизни как можно больше?

В семь Джейкоб перевернул табличку на двери надписью «Закрыто» наружу. Он уж было решил, что выдержал этот день, но стоило поднять крышку холодильника, чтобы проверить остатки газировки, как его охватил холод и все вернулось: лунный свет, река, скрежет ножа по льду. Джейкоб выпустил крышку из рук, и она захлопнулась. Поворачиваясь, он почувствовал, что весь мир качнулся. Он оперся ладонью о полку, чтобы не упасть, и принялся жадно хватать ртом воздух. Мир вокруг постепенно успокоился. Дыхание стало глубже.

На полках рядом с ним, как и в детстве, лежали конфеты и жевательные резинки. Джейкоб стал дотрагиваться до сластей каждой марки, шепотом произнося название: «Джуджуб», «Мэри Джейн», «Смартиз», «Китс», «Чармс».

Потом следующая полка, выше: «Валомилк», «Сникерс», «Пятая авеню», «Коконат гроув».

Дальше верхняя полка: «Базука», «Дабл бабл», «Тиберри», «Чиклетс», «Дентин», «Джуси фрут».

Он ходил по проходам, касаясь товаров и называя их, восстанавливая равновесие в магазине, в своем мире.

Последними шли сигареты, табак для которых выращивался в Северной Каролине, для некоторых – в этом самом округе: «Лаки страйк», «Вайсрой», «Кэмел», «Олд голд», «Пэлл-Мэлл».

Затем Джейкоб убрал деньги из кассы в сейф, подмел проходы, вытряхнул мусор из урн и затер тряпкой лужицу возле холодильника. Прежде чем выключить свет, он подошел к стеклянному шару автомата со жвачкой. Глядя на разноцветные шарики, положил правую ладонь на стекло и вспомнил глобус в начальной школе: учительница показывала континенты и страны, но ее палец всегда возвращался к Северной Каролине, очертания которой напоминали наковальню. «А мы с вами находимся здесь, – говорила учительница. – Прямо вот здесь».

Глава 23

Следующие несколько недель Джейкоб приходил на кладбище каждый вечер, кроме вторников и суббот. Глаза у него оставались печальными, но он начал причесываться и носить глаженую одежду. Даже набрал вес. Друзья разговаривали, сидя на ступеньках крыльца, и Джейкоб часто расспрашивал о Наоми: каких успехов она добилась в математике и чтении, в какие дни ей было хорошо или плохо, – ему словно хотелось знать каждое мгновение, которое он пропустил. После уверений, будто он не знал, что ребенок начал пинаться, Блэкберн больше не врал Джейкобу в глаза, но в последние несколько вечеров начал выпускать из воспоминаний то одну деталь, то другую. Иногда ему становилось стыдно, но разве он не имеет права сохранить некоторые воспоминания только для себя?

В это воскресенье Джейкоб надел штаны цвета хаки и полосатую рубашку поло; лицо было чисто выбрито, волосы пострижены. Он принес цветы, как делал теперь каждое воскресенье, но сегодня у него в руках была дюжина красных роз в похожей на шар стеклянной вазе. До 28 июля оставалось несколько дней, но Джейкоб, видимо, решил оставить подношение немного заранее.

– Не стоит покупать столько цветов, – заметил Блэкберн. – Их здесь и без того хватает.

– Мне так захотелось, – возразил Джейкоб.

– Что ж… – произнес Блэкберн. – Кажется, ваза не очень устойчивая. Давай ее сюда, я укреплю как следует.

– Я и сам справлюсь! – огрызнулся Джейкоб.

– Конечно. Я просто предложил, – отступил Блэкберн.