Смотрители маяка

Хелен,

Сегодня я его видел. Ты думаешь, я никогда ничего тебе не говорю. Представляю твое лицо, когда ты читаешь это письмо. Вот почему я молчу.

Иногда я напоминаю себе моего отца. Пришибленного бомбами и взрывами. Когда я смотрю в зеркало, я вижу мертвеца. Слышу крики в ночи. Моя голова разлетается на куски.

* * *

Тридцать восемь дней на башне

Туман все еще держится и забивает рот, как кляп. Винс встал в начале шестого.

— Кто это? — спрашивает Винс, и Сид отвечает:

— А ты не знаешь, приятель? Меня прислали сюда не для хиханек да хаханек.

Винс ослабел. Я предлагаю ему поесть, а он отвечает, что не может, его опять тошнит. Но я все равно нарезаю хлеб, масла у нас нет, поэтому я мажу кристаллизовавшимся жиром, который мы соскребли с куска говядины три недели назад.

Билл без конца курит. Рядом с ним на столе лежат дрель и ракушка, которую он пилит. Сверло дрели тонкое и острое.

Днем я наткнулся на него в спальне, он вытряхивал карманы брюк, которые я одолжил у него и вернул на место.

— Что ты ищешь?

— Ничего.

Он убрал брюки в шкафчик и протолкался мимо меня к выходу.

Так бы он выглядел, если бы я застал его с ней? Красное лицо, красные руки?

Винс падает на стул.

— Какой сегодня день?

Я не знаю. Знаю только то, что это твою лодку с порванным парусом я видел две луны назад и это ты махал мне рукой. Ты пришел за мной. Вот почему я отменил вызов. Я не хотел, чтобы они вмешались и прислали кого-то, кто отпугнет тебя.

Сид выпускает клуб дыма. Он смотрит на Винса холодными немигающими глазами рептилии.

— Ты мне кого-то напоминаешь, — говорит он. — У тебя нет семьи на севере?

— Нет. — Винс берет ломтик хлеба.

— Может, из других мест, где я мог тебя видеть?

Винс вздрагивает.

— Я ничего не вижу, — говорит он. — Я почти не вижу ваши лица.

— Ешь, — велю я. — И возвращайся в кровать.

— Мне нужно ведро.

— Я принесу.

— Надо вылить.

— Я знаю.

* * *

Время обеда. Незнакомец рассматривает меня поверх тарелки серебристо-голубыми глазами — цвета намерзшего льда на лобовом стекле в январе.

Сид явился на закате, после того как я увидел твою лодку. Два события, происходящие в одно время, не связанные и при этом связанные — об этом есть книга, «Коллизия сущностей». Я читал ее в световой камере прекрасным весенним днем, когда яркий свет проникал сквозь линзы, окрашивая их в пурпурный и зеленый, оранжевый и розовый — психоделический калейдоскоп. На это могут потребоваться дни, годы, тысячелетия, крик со звезд, эоны спустя услышанный на Земле. Я никому не рассказывал о тебе. Ты застенчив, ты должен мне доверять. Ты мне доверяешь? Я так тебя подвел.

Хочу сказать тебе, мне так жаль.

— Кто готовил? — поинтересовался Сид.

Я положил вилку и нож рядом и выровнял.

— Я.

— Мог бы получше взбить тесто. Жаба получилась плосковата.

— Жаба — это сосиска.

— Нет. Жаба — это тесто.

— Ты сделал отверстие в тесте и засунул туда сосиску.

— Эти сосиски выглядят как дырки. Они и есть дырки.

— Это долбаные консервы, — вмешивается Билл. — Называй их как хочешь. — Билл берет свою тарелку, собираясь подняться на маяк и поработать туманной пушкой. Он поджимает губы. Может, он подцепил ту же заразу, что и Винс. У меня предчувствие, что мы все ее подцепили и к утру будем мертвы.

Сид продолжает есть. Я слышу, как он перекатывает языком тесто во рту. После ухода Билла кто-то произносит:

— Он меня боится.

Это Сид или я?

— Это пищевое отравление. — Незнакомец вытирает пальцы кухонным полотенцем. — У вашего парня. Съел то, что не стоило есть.

— Что?

— Эти конфеты были для Билла. Только он не стал их есть.

Он улыбается, и все становится на свои места. Как детали головоломки.

— Но мы справимся, — говорит Сид. — Ты уже все понял, старичок, не так ли? У тебя хорошие мозги. Будет грустно, когда смотрители вроде тебя станут ненужными. Чем ты займешься, а? Тридцать лет — долгий срок для человека, которому не для чего жить, кроме хорошенькой жены. Но время от времени ты задумываешься, как бы ты жил без нее.

Смотреть на него — все равно что стоять на краю. Входить в комнату, где меня не ждут. Я не могу отменить то, что увидел своими глазами. Внутри мрак, он заполняет нас.

— Кто ты?

Тишину нарушает громыхание сверху, одинокий призыв туманной пушки — как будто киты перекрикиваются сквозь толщу черной воды. Вопросы без ответов.

— Утром я уеду, дружище. Не волнуйся на этот счет. — Потом он поворачивается к настенным часам и добавляет: — Без пятнадцати девять. Мне пора спать.

— Без пятнадцати девять, — повторяю я.

— Время ложиться спать и время вставать. — Он подается ко мне. Эти зубы. — Всегда так было и будет. Каждый день. День начинается, и день заканчивается. Так мне даже не приходится задумываться об этом.

* * *