Сначала исчезли пчёлы…

— Похоронить по-христиански! — встревает Леший, сокративший разделяющее нас расстояние и быстро вникший в суть беседы. — Серёга, — положил он руку на плечо моему товарищу, — если у тебя нет сомнений — значит ты дурак! Абсолютно уверен в своей правоте, и в том, что он всегда поступает правильно, только тот, кто ни черта не знает, ни об этом мире, ни об этой жизни! Нормальный человек всегда сомневается. Он прислушивается к себе, его раздирают противоречия. Страх — это лишь то, к чему следует прислушиваться. Это голос, который звучит в каждом. Голос, который говорит: жизнь — самое ценное, что может быть дано человеку. Он не позволяет нам об этом забывать и это хорошо! Он позволяет нам быть ценителями великого дара! Но страх — это чувство. Чувства мешают мыслям. Иногда мы даём им волю, и тогда нас могут захлестнуть с головой уже сожаление, горечь, например… Они часто приходят тогда, когда мы слушали страх, при этом, не слыша сердца, и отключая мозг… У меня был друг… — потупил взгляд Леший. — У меня был друг, и я поддался страху — слишком переоценил свою жизнь. Теперь у меня нет друга, а жизнь осталась, но какая… Нет ни дня, чтобы я не проклинал себя за то, что тогда дал страху взять верх над волей. И, самое главное, что он не сковал её — воля просто уступила, сознательно… Я уступил…

— И теперь ты пытаешься искупить вину перед самим собой, тем, что всегда лезешь в самое пекло? — грустно усмехнулся Серёга.

— Нет, — спокойно качнул головой Леший. — Теперь, я просто взвешиваю все «за» и «против», только смотря в будущее. Я думаю о том, как я буду жить завтра, прожив сегодня так, а не иначе. Иногда становится страшно…

— За сегодня?

— За вчера… И за завтра. И за послезавтра. А сегодня ещё не закончилось. Сегодня ещё можно прожить так, чтобы не стыдно было встречать новый день…

* * *

Всё кончилось… Мы поняли это, когда с опаской, из сухого лесочка, что стоит прямо за окраиной поселения, сквозь оптику прицела, рассматривали импровизированный блокпост, на выезде на старую заброшенную дорогу — ту самую, по которой мы покинули станицу, за считанные минуты до того, как здесь начался бой. На блокпосте были станичники — это говорило о том, что столкновение окончилось, но пока никто не торопится снимать дополнительные кордоны и укрепления. Виднелось так же, что на нескольких, достаточно пологих крышах до сих пор сидят местные мужики, вооружённые, кто винтовкой, кто автоматом, кто простым помповым ружьём. Они, до сих пор, осторожно пригибаются за бортики отбойников, чтобы являть собой как можно более мелкие мишени. Выстрелов не слышно… Выстрелов не слышно!

На спешно организованном вчерашним вечером блок посту нас встречают с улыбками и дружественным похлопыванием по плечам и спинам. Очевидно, Макс и Шрам рассказали о причине нашего отсутствия, всем кто интересовался. Когда успели? Не важно. Важно, что на нас не смотрят, как на предателей, а отцу рады, даже больше, чем всеобщему любимцу Лешему. Значит, знают, кого выручали… Значит, рады, что выручили. И я рад. Безумно рад… Но ровно до того момента, как вижу первое тело станичника.

Кто это — разобрать трудно. Лежит метрах в двадцати за тыловым блокпостом. Грудина пробита, часть черепа снесена. Очевидно, работали из крупнокалиберного оружия. Рядом лежит АКСУ. Присматриваюсь — мой. На деревянном кожухе газоотводной трубки отчётливо виднеется моя «наскальная живопись». Так вот кому он послужил… Иваныч, выдавая мне «Винторез», взамен забрал автомат. Говорил, что отдаст в хорошие руки. Эти руки не смогли удержать жизнь… Прохожу мимо, пытаясь по остаткам лица и одежде понять, кого не смогло защитить моё оружие — тщетно. У спутников не спрашиваю. Метров через пятнадцать вижу жирную красно-чёрную полосу, на свежеокрашенной стене здания бывшего почтамта, а ныне цеха по пошиву одежды. Судя по тому, насколько полоса жирная, ранение было серьёзное и, скорее всего, раненый ушёл отсюда отнюдь не на своих двоих. В проулке у забора вижу ещё одно тело — этого знаю. Вроде, Артёмом зовут, работали вместе на подхвате в цеху по разделу туш. Весёлый парень, анекдотов много…знал.

Идём дальше по главной улице. Молчим. То тут, то там, лежат тела. Не только станичников. Попадаются и трупы боевиков. Так, молча, смерив всю станицу, подходим к главному блокпосту. Здесь трупов больше всего — человек двадцать снесены в сторонку и укрыты несколькими матерчатыми покрывалами. Нас встречает Гарик. Похлопывает по плечам, как и станичники на тыльном посту, улыбается, но как-то виновато.

— Ну, что тут? — наконец, устало вопрошает Леший. — Отбились, вижу.

— Отбились… — неуверенно кивает Гарик.

— Ясно, — бросает здоровяк взгляд на тела. — Много всего?

— Не знаю, — жмёт плечами Гарик. — Человек пятьдесят, может.

— Ужас… — вздыхает отец.