Сначала исчезли пчёлы…

— Порушили, — пожал Спиридон плечами.

— А кто?

— Строители. Здесь чего-то строить хотели, говорили, по крайней мере. Но, в итоге, пол хутора разворотили и на этом всё кончилось.

— Не бывает так. Ты же — местная власть. «Что-то хотели, да расхотели». По-закону с представителями местного управления обязаны…

— Да-да-да, — рассмеялся Спиридон, — согласовывать, подписывать, собирать собрание жителей и так далее и тому подобное! Ха! Нету больше нашего населённого пункта в документах. Был и нету! Понимаешь? Мёртвый хутор! Его нет, как бы, вовсе. Был, да весь вышел! Так, что — ничего ни с кем решать никто не должен! Да и не решали ничего, ни с кем и никогда! Богатеи всегда делали, что хотели, с благословения ублюдков из областного центра.

— Жуть какая, — передёрнуло меня.

— Да уж, жуть. Ешь хлеб!

Я откусил от ломтика и принялся жевать чёрствый кусок, а Спиридон продолжил.

— Теперь, вот, видишь, народ возвращается. Только не тот, что был — другой. Приходит тот, кого город пожевал-пожевал, да выплюнул. Так и живём. Помогаем друг дружке. Вот, и друзья твои в степь пошли деревяшек, каких, подсобрать. Тепло, оно ведь, ниоткуда не берётся, так?

— Так, — согласно киваю. — А мы вам что-то должны? Дров насобирать или ещё что…

— Здесь никто никому ничего не должен! Эх… — махнул он рукой, — Так ты ни хрена и не понял! Здесь не в долге, а в сознании дело! Вот, друзья твои понимают, что они помогут и им помогут. Это простое, человеческое, как бы это…

— Социальная ответственность, — помогаю с энциклопедической формулировкой.

— Можно и так сказать. Только вот, современное понимание этого термина извращённое. Но, в целом, ты прав, наверное… Так многие живут — те, кого называют изгоями.

— Да? — чуть не поперхнулся я хлебом. — Есть ещё поселения, ну, вроде вашего?

— Есть, да побольше гораздо. У меня так, ночлежка…

— А далеко?

— Есть далеко, есть не очень…

— А ты никогда не хотел туда уйти?

— Хотел. Да и хочу, до сих пор. Но, как же я их брошу? — снова окинул он взглядом помещение. — Здесь не остаются надолго. Неделя, месяц — максимум. Но одни уходят, другие приходят — им тоже нужен приют. Вот, если никого не будет, тогда, наверное, и мы пойдём…

— Расскажешь, где эти поселения. Ведь мы тоже ищем приют… Даже не приют — новый дом.

— Зависит от того, почему вы все расстались со старым, — почти безучастно интересуется Спиридон, хотя я понимаю, что это для него очень важно.

— Я напал на охранников, когда вызволял из спецшколы вот его, — указываю кусочком недоеденного хлеба на распластавшегося на полу Лёшу. — Она, — киваю на Лизу, — его мать, тоже, можно сказать соучастница. И он, — стреляю взглядом в Сергея, — тоже. Мой отец сам ушёл из города — его тоже разыскивают.

— Что ж, не ново, — вздыхает Спиридон. — Вас могут сдать. Некоторые поселения, скажем так, «дружат» с военсудполом. Не официально, конечно…

— Нам это известно.

— Могу посоветовать Старое поселение. Это в ста пятидесяти километрах отсюда. Там честные люди живут. Много беглых, но не беспредельщиков. Достаточно и местных, которые, в своё время, скооперировались, когда деревня стала повсеместно загибаться.

— Большое поселение?

— Человек пятьсот, может. Может уже и больше.

— Ого! — искренне удивляюсь. — И, что власть их не трогает?

— А с них взять нечего! — усмехается Спиридон. — Разве что, за укрывательство преступников осудить. Но, опять же, никому заморачиваться не хочется. Сейчас, ведь, активно ловят только «политических». А остальных, так, если попадутся. Нет, там пока спокойно. Да и не заезжают туда военсудполовцы — себе дороже.

— Это почему?

— Ой, брат, ты совсем дремучий! Ты какого года выпуска?

— Десятого. А что?

— Вроде взрослый, а ни хрена не знаешь… Любое поселение изгоев — это общность готовая защищаться. Поверь, может у военсудпола и есть танки да вертолёты, но они никогда не будут бомбить поселения. Ведь тогда вспыхнет партизанская война и это будет покруче тех спектаклей, что они для вас, горожан, разыгрывают.

— Ты о диверсиях? Например, на складах продовольственных, нападениях на магазины…

— О них, родимых. Это всё цирк, точнее, триллер, чтобы держать народ в страхе. А узды крепче страха и голода нет, и не было никогда. Это самый настоящий терроризм. Правда, не в том понимании, которое нам столько лет навяливали, а в реальном его проявлении. Это, не что иное, как средство управления. Всё просто, как день…

— Слыхал я об этом… — соглашаюсь и закидываю в рот остаток хлебного ломтика. — Как добраться, к этому Старому поселению, расскажешь?

— Расскажу. Покажу, даже. Чуть попозже зайди, вон туда, — вытягивает он руку в направлении дальнего угла барака, — там моя комнатка, там карта на стене есть. А сейчас, извиняй, работа стоит…

— Ты тоже работаешь? Я-то думал, только за порядком следишь, да указания раздаёшь.

— Порядок будет только тогда, когда за ним следит каждый, а не кто-то один! А указания — их здесь не бывает. Каждый помогает, как может. Ты так ничего и не понял…

Он по-отечески добро улыбается, встаёт и, слегка прихрамывая, направляется к выходу.