Снег на глазах его

Потом был дом. Обоюдная истерика, запах валерьянки, слёзы… Но из дома меня не выставили. Едва я заикнулся на тему «уйду, злые вы», тут же получил по шее. Мама, мама, спасибо тебе.

Во вторник, в кабинете директора школы, решалась наша судьба. Игорь Петрович ни словом не задел причину произошедшего. Но вопрос о нашей учёбе в стенах его учебного заведения встал ребром. Герр Бур доходчиво объяснил и нам с Митей, и нашим родителям, что теперь лучше поменять школу, это как минимум. Житья нам здесь не дадут. И весь его авторитет тут не в силах помочь. Потому что, кроме школы, есть ещё и улица. Всё было так понятно, логично и неправильно…

А потом снова дом. Мы могли с Митькой только разговаривать по телефону. Хоть это нам не запретили. Разговоры, разговоры, разговоры, бесконечные разговоры. Мама взяла на работе отпуск за свой счёт на несколько дней, чтобы не оставлять меня одного. Как она сказала «чтобы к Митьке своему не побежал». Она панически боялась, что меня схватят хулиганы и что-нибудь сделают. Причём, не маньяка она боялась (хотя и его тоже). Моя мама – человек достаточно здравомыслящий. Она откровенно мне сказала, что боится именно уличных пацанов и моих одноклассников, да и просто тех, кто учится в той же школе, что и я. Когда она говорила со мной на эту тему, её лицо было бледно-серым, как небо в дождливый день. И 3 ноября мама устало поставила меня в известность о том, что, судя по всему, мне придётся уехать из города. Скорее всего – к отцу. К человеку, которого я не видел с ясельного возраста! Я с ужасом узнал, что родители Митьки тоже решили отправить его куда подальше – вроде бы к деду с бабкой за полстраны. И совсем не в тот город, куда мама нацелилась увезти меня. Вот тогда-то и началась моя большая истерика. Наверное, я напугал маму до смерти. Но ничего не мог с собой поделать. Расстаться с Митькой было выше моих сил. Как и ехать куда-то к кому-то абсолютно жучому, знакомому только по старым фотографиям.

Мама успокаивала меня, как могла. Ничто не длится вечно. Вскоре я начал успокаиваться. Но в душу закралось чёрное безразличие. Уже поздно вечером я всё-таки оторвался от дивана, на котором валялся уже не один час, отвернувшись к спинке. Природа позвала. И, уже будучи в туалете, услышал, как звонит мамин мобильник. Выйдя в коридор, услышал мамины слова:

-Конечно, Нина. Так будет лучше. Может, они тогда придут в себя.

-Кто придёт в себя? – угрюмо спросил я, вернувшись в комнату, где в кресле сидела мама с мобильником в руке. Она как-то странно посмотрела на меня, прервала звонок и сказала:

-Так надо, Сергей. Завтра ты уезжаешь. Я уже билет купила на поезд, так что подумай, что из вещей ты возьмёшь сейчас. Отец встретит тебя на вокзале в Иркутске. А через месяц я приеду вас навестить.

-Мам, - я опёрся на дверной косяк, - Ты же его ненавидишь…

-С чего ты взял? – мама внимательно посмотрела на меня.

-Сама сколько раз говорила.

-Я много чего говорю, Серенький, - вздохнула мама, - То, что у нас с ним не сложилось нормальной жизни, он виноват не больше, чем я или ты.

-Почему вы расстались? Ты никогда не рассказывала.

-А так ли это сейчас важно? Он встретил любимого человека. И не смог мне лгать. Вот и всё.

На мгновение мамино лицо изменилось. Казалось, она вот-вот заплачет. Но нет, словно тень скользнула по глазам. И всё пропало. Она нервно улыбнулась:

-Ты давай думай, что будешь брать. Поезд завтра в три часа отправляется.

Почему все всё решают за нас?! Я попытался достучаться до мамы ещё раз, но всё было бесполезно. Кричать и биться головой о стену, правда, я не стал. Острый накал уже прошёл. Осталось только ясное понимание того, что надо сделать. И я знал, что это никому не понравится. Кроме Матвея, разумеется.

Глава четырнадцатая.

Шепот растущей луны.

(Лицо)

Ты - розовый рассвет, ты - Ночи сумрак черный;

Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -

Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!.

Шарль Бодлер.

То, что у мальчишек начались неприятности, я понял вечером 3 ноября, услышав разговор среди юных гопников у подъезда. Как всегда, вышел посидеть на лавочке и ознакомился с ситуацией, так сказать. Да, ребятам не позавидуешь. Пост-советский социум сохранил звериный оскал своего жестокого, убийственного остракизма, да не просто сохранил, а в чём-то преумножил. Ведь в «совдепии» было как? Такого явления, как гомосексуализма официально не было. Но зато была статья, по которой тысячи человек отправлялись на нары, где попадали в лапы к ЗК. Как меня однажды просветили, в день до 6 человек забирали по наводкам ревностных старушек, озлобленных любовников и просто всякой швали. И за что? За то, что люди позволяли себе просто любить?