Снег над барханами

Немец отпрянул от влажной неровной стены и, унимая дрожь колен и рук, снова дал очередь в тоннель. И полез за гранатой. Потом его осенило — взорвать узкий подземный коридор с сырыми сводами — это наверняка добровольно замуровать себя под этим проклятым аулом. Нет, гранатой нельзя! Новая мысль обожгла мозг диверсанта — в диске автомата явно кончились патроны. Скорострельный «ППШ» быстро расходовал заряды, поэтому нужно было постоянно следить за боекомплектом. Но животный страх сковал конечности и мозг солдата — вдруг русский ждет этого момента, когда нужно перезаряжаться, и нападет с ножом. Грязное острое лезвие больно войдет в шею или сердце и… Жизнь закончится. Нет!

Боец сильнее вжался в стену, крепко обхватил оружие и сжал губы, боясь издать малейший шорох и выдать себя. Из-под ног метнулась по течению безногая ящерица желтопузик. Солдат вскрикнул и дернулся, нажав на спусковой крючок — автомат молчал, щелкая бойком.

— Черт! Проклятье! Скотина! — на губах фашиста выступила пена.

Солдат потряс головой, приводя фонарик в рабочее положение. Загорелся.

«Пистолет. Нож. Диск в подсумке на боку. Все есть, только… Только нужны секунды. Без этого русского». Эсэсовец напрягся, будто спринтер на старте. И быстро полез за запасным магазином.

Синцов и не собирался строить из себя героя, бросаться под лучом фонаря на ствол «ППШ». Он аккуратно пролез в основание кяриза и, упершись в стенки ногами и рукой, пополз наверх. Дом соседа оказался пуст, но вот половину помещения заволокло дымом от горящего за глинобитной стеной хлева.

— Это даже хорошо! Не полезут же фрицы в пожар, — прошептал лейтенант, взглядом выискивая в хижине хоть какое-нибудь оружие: нож, вилы, палку, топор.

В это время Мютц с пистолетом в руке ждал его в соседнем доме, напряженно глядя на черный провал кяриза. Внизу раздался шорох, отчего гауптштурмфюрер дернулся и передвинулся левее, скрипнув половицей. Беглому русскому некуда было деваться, только сюда или снова на выход, где его должен поджидать ординарец. Хотя черт их разберет, эти подземные колодцы, азиаты могли накопать их в разных направлениях.

Эсэсовец напрягся, прицелился в овальный зев кяриза, ожидая появления Синцова. Но вместо него из темного проема вдруг вылетела граната «М24». Мютц ойкнул и скорее от неожиданности, чем продуманно, толкнул ее ногой обратно в дыру, а сам бросился за тандыр[52]

, больно ударившись головой.

За секунду до взрыва из колодца послышался вопль ужаса. И к великому удивлению Мютца, кричали на его родном языке.

В следующий миг грохот и долгий гул заполонили уши, непроглядное облако песчаной взвеси окутало покореженную хижину. И гауптштурмфюрер, лежа за полуобвалившимся углом печи, затыкая уши, понял, что только что убил своего ординарца.

Синцов хмыкнул, догадываясь о результатах накладки, произошедшей недалеко от него, под домом соседа, и все равно пошел туда, снова спустившись в кяриз. Если взрывом не завалило фрица, то должны быть трофеи. А оружие сейчас больше всего интересовало лейтенанта. Проваливаясь в колодец, Николай успел заметить мелькнувшую тень за окошком.

Тоннель колодезной системы был беспросветно затуманен пылью. Глаза, рот и нос сразу же забило. Лейтенант наклонился, смочил лицо водой, заткнул органы дыхания рукавом раненой руки, в здоровой держа деревянную выбивалку для ковров. С этим «грозным» оружием и «РГД-33» за поясом он пробирался вперед.

Завал встретился уже через пятнадцать метров, из кучи глинозема торчала рука в перчатке. Нащупав ее, Синцов бесцеремонно и жестко потянул труп наружу, фонарик немца еще светил, явив взору неприятную картину: мутная вода окрашена красным, кровавое лицо с черной прорезью в щеке изуродовано осколком, один глаз вытек на изувеченную ударной волной кожу, звериный оскал застыл на страшной маске смерти.

Николай отвел взгляд от ран фрица и занялся тем, зачем пришел сюда. Наверху раздался голос, призывающий на немецком языке:

— Гельмут, ты живой? Гельмут! Ответь своему командиру… Гельмут!

— Капут твоему Гельмуту! — крикнул Синцов в темень, снимая с шлема диверсанта мигающий фонарик. — И тебе кирдык скоро, вражеская морда.

Он поправил автомат на плече, срезал ножом подсумок, ощупал бока мертвого десантника. Ранец снимать было некогда да и опасно — наверху послышались возня и проклятия фрица. Схлопотать гранату в и так уже полуразрушенный кяриз не хотелось.

Николай сунул «парабеллум» в карман галифе, злорадно показал кукиш в темень провала и поплелся прочь, к тоннелю под соседний дом.

Глава 13

Кызылкудук, Узбекская ССР, 2 мая 1944 г.

«Раз слышатся звуки боя, значит, Коля-ака жив и сражается». Так думал старый Агинбек, огибая аул с запада. Опытному охотнику и пастуху остроты зрения было не занимать — даже в темноте он видел достаточно хорошо и без факелов и фонарей, которыми пользоваться сейчас не стоило во избежание своего обнаружения противником-шайтаном. Да и ориентировался он в пустыне отлично, тем более, в окрестностях Кызылкудука, которые за годы жизни здесь изучил досконально.