— Уж не тот ли Васька, что мне на голову свалился?
— Нет, на вас — Павлик…
— Ну это все равно. А вы не горюйте. Если еще на кого свалится, вам же и принесут, больше некому. А с чего это они пропали?
— Я в дыму ногой банки задел, они выскочили и убежали.
— Банки убежали?
— Нет, хомячки.
— А дым откуда взялся?
— Пожар был, папа одеяло прожег.
— Эк его угораздило! С чего это он вздумал одеяло прожигать?..
Дядя Коля спрашивал, как будто ничего не знал ни о нашем пожаре, ни о пожарных, а сам приходил с пострадавшими от огнетушителя порядок наводить.
— Папа ночь не спал, писал диссертацию, — пояснил я. — Под утро только и уснул с папиросой. Вот одеяло и прожег.
— Хм… Раньше за ним такого не замечалось, чтоб по ночам диссертации писать.
Мне показалось, что говорил он о диссертации, как о каком-то не очень приличном деле.
— Оно, конечно, ради прибавки жалованья теперь все пишут, — рассудил дядя Коля. — К делу там или не к делу, а все чего-нибудь один у другого перекатает, глядишь, и кандидата схлопотал. Оно и жить интереснее…
— Мой папа ни у кого ничего не перекатывает, — сказал я с обидой. — Он сам про деревянные кружевные дома пишет. Про те, что русские мастера без единого гвоздя строили.
— А вот за это твоему папе великое спасибо, — сразу посерьезнел дядя Коля. — Такую диссертацию давно пора написать. А то скоро и последнее растеряем, чему веками учились… Мы уж и забывать стали, что у каждого дома была не только своя личность, а и своя собственная, особливая душа… А теперь что? Захочешь иной раз душу дома поглядеть, ковырнешь бетон, а из-под него железные ребра торчат… Весь люд-народ сейчас в города ринулся, — продолжал рассуждать дядя Коля. — А в деревнях-то сколько простору! Заводи себе любую скотину, хоть коров, хоть хомяков. И здоровья куда больше набрали бы, да и народу бы побольше стало…
— Дядя Коля, а почему вы не в деревне живете?
— Ишь, подловил! — дядя Коля усмехнулся. — Потому что штукатурам да малярам там делов поменьше будет, чем, скажем, у нас в Москве. Так что, где мастеровой человек заработать может, там он и живет… Ну ладно, давайте рассказывайте, как там дальше у вас клубок разматывался…
Пришлось рассказать обо всем, что у нас произошло. Когда я добрался до исходной точки, из-за чего у нас Васька под мойку забежал, дядя Коля меня остановил.
— Погоди, я же сам помню, как эту мойку ставил! Еще велел твоему папе все щели под ней заделать. Планку-то хоть прибили тогда?
— Дядя Коля, ну как вы не понимаете? В том-то и дело, что не прибили! Сначала папа, а потом я, когда родился… То планки не было, то гвоздей, то молотка…
— Это ж сколько годов-то прошло? — почесывая подбородок, прикинул дядя Коля. — Да уж наверняка поболе дюжины… Тебе-то двенадцать?.. В год по планке приколачивать, и то всю мойку можно доверху заколотить… Вот тут-то она, ребята, собака и зарыта.
Дядя Коля был, конечно, прав. Если бы мы вовремя прибили планку под мойкой в кухне, не было бы тех неприятностей, которые уже случились и которые нас еще ожидали.
И тут я решил задать вопрос, на который даже папа затруднялся ответить.
— Дядя Коля, — спросил я, — а вы хотели бы стать английской королевой?
— Чего?
От неожиданности дядя Коля вытянул шею и даже мазать кистью перестал.
— Ну это… — сказал я, — английской королевой хотели бы стать?
— А какого лешего я в том королевстве забыл? Мне и дома хорошо…
Дядя Коля смотрел на меня подозрительно.
— А кашалотом? — спросил я.
— Ну ты, парень, того-этого, не заговаривайся. Еще обормотом обзовешь…
— Я не заговариваюсь, дядя Коля…
Нет, никто не хотел вместе со мной подумать, кем же лучше быть, кашалотом или английской королевой? Мне же эта задача не давала покоя с того самого дня, когда я увидел по телику, как английская королева открывала прошлую олимпиаду в Монреале. А кашалот как раз в это время проглотил английского матроса с китобойного судна. Об этом я прочитал в журнале «Катера и яхты». Потом его спасли, этого матроса, и оживили… Только кашалота жалко, потому что ему разрезали живот…
— Ну так как, дядя Коля? — теряя последнюю надежду, спросил я.
— Чего?..
— Насчет кашалота…
— Тьфу!.. Мне бы твои заботы! — только и сказал дядя Коля и еще некоторое время подозрительно на меня посматривал.
Выручил меня Павлик, ловко переменив разговор.
— Дядя Коля, — спросил он, — а вы с Жизнерадостным Сереней дружите?
— А кто ж с ним будет дружить?
— А почему?
— Так он же — законченный алкоголик! Лет десять уже обретается на свалке истории.
— На какой свалке?
— А там, где все отбросы…
— А тети Клопина Наташка его к себе в папы приводила.
— Эх-хе, — неожиданно погоревал дядя Коля. — когда своего папы нет, и алкоголика приведешь… Девчушка-то неплохая, а вот ей и матери, Клеопатре, значит, в жизни не повезло: свой не лучше был…
— Так тетя Клопа прогнала Сереню, — сказал я. — Он даже с лестницы съехал.
— Правильно сделала.
— А Наташка опять все по дворам ходит, пап ищет, — вставил Павлик.
— Малышка, несмышленыш… Где ж их возьмешь? Они и захудалые на дорогах не валяются. А хорошие, так тем более…
Щелкнул замок входной двери, вошел папа.