Снежный ком

Мне показалось, и я наверняка не ошибся, что нос у бабушки, которым она проверяла и продукты и какая будет погода, — превратился вдруг в длинный и тонкий хоботок, протянулся через весь коридор и в один миг не только обнюхал, но и ощупал и Наташку и моего папу.

Наташка ничего этого не заметила и продолжала верещать от восторга.

Случайно я бросил взгляд в зеркало, стоявшее возле вешалки в коридоре. На меня смотрел красный как рак мальчишка с вздыбленными волосами, выпученными глазами. Хуже всего было то, что таким ощетинившимся увидела меня Наташка. Она торжествующе рассмеялась и показала мне язык, будто и не помнила, как ей всего лишь вчера от меня попало.

Я уже сделал шаг вперед, чтобы врезать ей, в эту минуту кто-то решительно удержал меня за плечо. Оглянулся: дядя Коля.

— Тихо, браток, тихо, — сказал он вполголоса. — Сейчас надо тихо…

Ни слова не говоря, бабушка, убрав на место свой нос-хоботок, подскочила к телефону и трясущимися руками стала набирать номер школы, где работала мама и где сейчас она была на родительском собрании. А школа, рукой подать, совсем близко от нас.

Раздался звонок у входной двери, папа пошел открывать, а я слушал, как бабушка, прикрывая микрофон рукой и приглушая голос, говорила в трубку:

— Мила?.. Ты слышишь меня?.. Немедленно иди домой!.. Узнаешь, что случилось!.. Допрыгалась по курортам!..

Папа, придерживая полосу обоев, открыл входную дверь. На пороге стояла тетя Клопа с коробкой из-под «Геркулеса». В другой руке тетя Клопа держала свернутый трубкой лист бумаги.

У меня сердце так и замерло: я узнал коробку, — в ней тетя Клопа в первый раз приносила хомячка Павлика.

— Ага! Вот и сама явилась! — услышал я голос бабушки, но мне сейчас было ни до кого.

— У вас… Павлик? — спросил я у тети Клопы.

— Не Павлик, а Павел Негодяевич! — отрезала тетя Клопа. — Петр Яковлевич, бросьте ваши обои, я к вам официально.

— Не могу бросить, Клеопатра Сидоровна, — клей высыхает, — передавая полосу дяде Коле, возразил папа.

— Мама! — закричала вдруг Наташка. — Зачем ты пришла с хомячком? Дома ты совсем другое говорила!

— Мила, ты слышишь? — как комментатор Озеров, вела бабушка по телефону репортаж «с места событий». — «Дома она совсем другое говорила!»

— Я говорила другое, — ответила тетя Клопа, — когда не был испорчен румынский гарнитур! А теперь от него только щепки остались!

— Помилуйте, Клеопатра Сидоровна! — воскликнул папа. — От вашего румынского гарнитура остались щепки, но я-то тут при чем?

— Ты слышала, Мила? — продолжала комментировать события бабушка. — У них там такое было — щепки летели! Выходи немедленно!

— А при том, Петр Яковлевич, — продолжала наступать тетя Клопа, — вам придется уделить внимание вот этому документу.

Тетя Клопа передала папе свернутый трубкой лист бумаги.

— Мама, ты же сказала! — вскрикнула Наташка.

— Ничего я тебе не сказала! Отстань! — одернула ее тетя Клопа.

— Что это? — папа развернул бумагу и прочитал: — «Иск гражданину Ручейникову Петру Яковлевичу на одну тысячу пятьсот рублей». — За что, помилуйте? С чего бы это, Клеопатра Сидоровна? — удивленно воскликнул ошарашенный лапа.

— За румынский гарнитур, дорогой Петр Яковлевич! Испорченный, заметьте, вот этим вашим милым зверьком!

— Но зверек какой наш, такой и ваш, — сказал папа. — Кстати, как это он мог к вам этажом выше забраться? Со ступеньки на ступеньку с шестом прыгал?

— Значит, смог… В лифте приехал… — возразила оскорбленная Клеопатра Сидоровна. — И вы так реагируете на мой иск после того, как я столько сил, столько души в вас вложила! Побойтесь бога, Петр Яковлевич! За лучшие мои чувства к вам и такая неблагодарность!

Я сразу заметил: тетя Клопа как только вошла, тут же увидела накрытую платком клетку с попугаем. Глаза у нее так и загорелись: уж очень хотелось узнать, что за новая вещь появилась в нашем доме.

— Лучшие чувства ко мне или к моим полутора тысячам? — спросил папа. При этих папиных словах тетя Клопа чуть не задохнулась от гнева.

— Ах, так? — Глаза у нее чуть не выпрыгивали из-под бровей, волосы встали дыбом, как новый веник.

— Мила, что ты там копаешься? — шипела бабушка, в телефонную трубку. — Одевайся скорей!.. Эта рыжая ведьма покупает его за полторы тысячи! Да, да, сразу бери свидетелей!..

— У меня к вам тоже самые лучшие чувства, Клеопатра Сидоровна, — сказал папа, — но при чем тут тысяча пятьсот рублей?

— Мама! Что ты делаешь? Ты же все испортила! — вопила, выпрыгивая из себя, Наташка.

— Замолчи! — прикрикнула на нее тетя Клопа. — А вы думаете, — продолжала она, — можно обижать одинокую женщину?

— Такую обидишь, как же! Разве что в маске вратаря! — пробормотал молчавший все это время дядя Коля.

— Вы мне не ответили, Клеопатра Сидоровна, — строгим голосом сказал папа.

— Нет! Это вы мне ответите, Петр Яковлевич! За все! — еще больше повысила голос тетя Клопа.