Снежный ком

— Ну вот, как раз кстати, — приветствовал его дядя Коля. — Давай, переодевайся во что старое, будешь мне полосы подавать, а я начну клеить.

— Сейчас. Только с ребятами разберусь в одном деле, — ответил папа. — Попугай-то ваш где?

Мы с Павликом невольно переглянулись.

— Ладно тебе с попугаем, — сказал дядя Коля. — Тут и кашалотов и английских королев навалом… Клей высыхает. Эвон сколько полос заготовил!.. Маша моя сегодня в ночь дежурит. Помогать некому. Так что ты кстати пришел… Ребята, где у вас тряпка?

Ничего не ответив папе, мы со всех ног бросились подавать дяде Коле тряпку, что оставила нам для этого дела мама.

— Ну ладно, — сказал папа. — Раз уж намазал, будем клеить… А насчет попугая тоже не мешает до сути дойти.

Мы с Павликом и тут промолчали: знал бы он, что Жако уже у бабушки, досталось бы нам на орехи.

Папа надел «рыбацкие» брюки, старую рубашку и стал подавать дяде Коле сложенные волнами полосы обоев. Дядя Коля быстро и ловко наклеивал их на стену. Я и Павлик готовили им новые куски, раскатывали рулоны на полу. Некоторое время все четверо работали молча.

— Слышь, Петр Яковлич, — сказал дядя Коля. — Приметил я, ребята животин разных любят. Хомячки у них были, о собаках убиваются, попугая, говоришь, купили… Свозил бы их на стройку в наш новый микрорайон, показал бы, как там и чего… Одно дело Птичий рынок, и совсем другое, как оно в жизни бывает…

— А ведь это мысль, — немного подумав, согласился папа. — Только не слишком ли круто будет?

— В самый раз, — заверил его дядя Коля. — Не маленькие…

— Разве что мать будет против, — предположил папа.

— А у нее сегодня родительское собрание, она поздно придет, а завтра рано уйдет, — поспешил я успокоить папу. Мне тоже не хотелось, чтобы они опять поссорились.

— Па, возьми нас с собой в микрорайон!

— Возьмите, дядя Петя! — взмолился и Павлик.

— А ты что голос подаешь? — осадил его папа. — Спроси сначала у своих родителей, потом уже «возьмите».

— Я сейчас! Они позволят!.. Слав, я быстро!.. А вы нам всю стройку покажете?

— Покажу и стройку, — как-то неопределенно сказал папа, как будто это было не самое главное, ради чего мы собирались ехать.

Павлик умчался домой, мы остались втроем.

Я продолжал раскатывать рулоны обоев, резать их на куски и раскладывать «лесенкой», папа подавал намазанные клеем полосы дяде Коле, дядя Коля выравнивал их на стене, тер тряпкой.

— Слышь, Яковлич, — окликнул папу дядя Коля. — Парень-то твой чего говорит. Вроде Клеопатрина Наташка Сереню-алкоголика себе в отцы вербовала.

— Как это? — с удивлением глянув на меня, спросил папа.

Я рассказал ему все, что произошло на лестнице, когда тетя Клопа крикнула: «И чтоб ноги твоей больше не было!», а Жизнерадостный после этого на собственном хребте съехал по ступенькам. Рассказал и о том, как я пытался подарить Наташке свое самое дорогое богатство — мятные жвачки-подушечки, а она поддала мне снизу по руке, и все разлетелось…

Неожиданно папа улыбнулся и потрепал меня по макушке. У него даже глаза потеплели.

— Молодец, сынок, — сказал он.

— Почему, пап?

— Сердце у тебя доброе. Хотя, конечно, мятными подушечками папу не заменишь.

— Сердце-то доброе, — разглаживая тряпкой стену, сказал дядя Коля, — а только доброта — она хуже воровства.

— Ты хотел сказать, не «доброта», а «простота»? — поправил его папа.

— Одна хрен, — возразил дядя Коля. — На одном добром десять недобрых ездят.

— Ну, это не скажи…

— А то я не вижу, как твоя Людмила на тебе катается? Только что веревки из тебя не вьет.

— Ты что ж это, на домашний бунт подстрекаешь? — спросил папа. — С Милой у меня бывают сложные отношения по части ее пристрастия к «тряпкам», но она пока что со мной считается…

— Как хомут с мерином, — проворчал дядя Коля.

— Слушай, Николай Иванович! — уже не на шутку обиделся папа и покосился в мою сторону.

— А чего, Николай Иванович? — строптиво ответил тот. — Твое дело конченое, а он еще молодой, пускай на ус мотает, вывод делает. Вот, к примеру, я!.. Александр Македонский как говорил?.. Идешь к женщине — бери плетку!.. Я свою Марью во как держу! — дядя Коля стиснул жилистый кулак, весь выпачканный клеем и краской, и, сделав решительное лицо, добавил: — Не пикнет!..

Надо же было так случиться, что как раз в эту минуту раздался телефонный звонок. Папа подошел и взял трубку.

— Да… Я… Сейчас позову. Положив трубку, сказал дяде Коле:

— Тебя. Легка на помине.

— Никак Марья?

— Она самая… Гремит. Что-то ты там натворил.

Дядя Коля молча уставился на папу.

— Ну чего смотришь? Иди, «пикай», а я послушаю… Александр Македонский…

— Ах, батюшки! — всполошился дядя Коля. — Кефирные бутылки забыл отнести и хлеба не купил. Ну, брат, сейчас нагорит! Ей же на дежурство!

Дядя Коля по-молодому слетел с табуретки и сломя голову бросился к телефону.

— Машенька… Машуня… — заговорил он ласково. — Это я, Коля…

Никогда еще я не слышал у него такого интеллигентного голоса.

Папа посмеивался. У меня же из головы не шла история с Наташкой и Жизнерадостным Сереней. Наконец я спросил папу:

— А тебе Наташку жалко?