Снежный шар

Я оказываюсь в кромешной тьме и, не сумев побороть постыдное желание отправиться в другой конец тоннеля и на этот раз осмотреть все спокойно, нашариваю несчастную кнопку. О черт! Подъемник летит вниз так быстро, что мне начинает казаться, будто я сейчас выплюну все свои внутренности. Я хочу закричать, но не в силах издать ни звука.

– Приехали…

Умоляя, чтобы в этот раз мне не пришлось столкнуться с чем-то ужасным, я осторожно выбираюсь наружу.

– Кар-кар!

Я поворачиваю голову на крик пролетающих в небе ворон и оказываюсь лицом к огромному зеркалу, из которого только что выбралась. За спиной своего отражения я вижу разлитые по небу огни северного сияния, а под ними плотные ряды деревьев. Из-за дерева, у которого стоит зеркало, доносится треск горящих поленьев, и горячие языки пламени пляшут в ночном воздухе.

Неужели здесь кто-то есть?

Крадучись, стараясь не шуметь, я огибаю огромный ствол. У небольшого костра стоит маленькое кресло-качалка, а рядом мирно приютился фонарь, похожий на керосиновую лампу. Я успеваю осмотреться, и в следующее мгновение мне в затылок упирается что-то холодное и металлическое.

– Подними руки и медленно повернись.

Не в силах сделать и вдоха, я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Ли Бонхве, который целится мне в лоб из винтовки, похожей на те, что используют во время соревнований по биатлону.

Медленно опуская оружие, он выглядит еще более озадаченным, чем во время нашей неожиданной встречи у него в спальне пару дней назад.

– Какого черта ты тут делаешь?

– А тут… это где?

– В запретной зоне.

– Что?!

Запретная зона – это место, где не установлены камеры. Актеру находиться здесь строжайше запрещено, это самое вопиющее нарушение закона о СМИ.

– Я правда не знала!

Ли Бонхве спокойно смотрит, как я пытаюсь оправдаться. Что, если он решит доложить о моем нарушении… В воображении отчетливо возникает тюрьма, которую я видела в вечер приема.

– Я вовсе не собиралась сюда приходить… – продолжаю я и в страхе машу руками.

– Я верю, – вдруг говорит Ли Бонхве с мягкой улыбкой.

– Что?

– Вот только, чтобы сюда добраться, идти надо пять, а то и шесть часов. Мне очень интересно, как ты собралась объяснить Ча Соль такое долгое отсутствие в кадре.

В его голосе чувствуется неприязнь, когда он говорит о режиссере Ча. Пока я пытаюсь прийти в себя и бешено вращаю глазами, Ли Бонхве снимает плед, который накинул себе на плечи, и отдает его мне с таким видом, будто собирался сделать это с самого начала, но забыл. Я машинально принимаю плед и, случайно коснувшись ладони Бонхве, ощущаю, какая она холодная. Я чувствую, что у меня появляется шанс все объяснить, и голос обретает твердость.

– Послушайте, я вовсе не добиралась сюда пять часов. – Вытянув руку, я указываю на огромное зеркало, прислоненное к вековому стволу. – Вон то зеркало засосало меня и отправило сюда.

Вдалеке, словно рождественская елка, сверкают огнями двести четыре этажа высотного здания SNOW TOWER.

– Зеркало? – Свет в зрачках Ли Бонхве начинает дрожать.

– Сама не понимаю, откуда в Сноуболе столько этих зеркал!

– Так, присядь-ка. – С этими словами он заставляет меня сесть на кресло-качалку у костра. – До перезарядки камер осталось восемь минут.

Он стоит передо мной, преграждая путь к побегу, и не спускает с меня глаз, даже глядя на наручные часы.

– Расскажи быстро и только самое главное обо всем, что касается зеркала, начиная с того момента, как ты впервые прошла через него, и до нашей встречи.

– Но…

– У нас мало времени.

В его требовательном взгляде сквозят беспокойство и тревога, и я решаю кратко рассказать обо всем, что со мной случилось.

– В первый раз это произошло во время рождественского приема. В тот вечер ко мне пристал один наглый тип, и, спасаясь от него, я врезалась в зеркало и прошла сквозь него. А сегодня в гримерной ведущего прогноза погоды снова случайно угодила в такое же, когда попыталась стереть пятно.

– Наглый тип? Значит, кто-то видел, как ты проходишь сквозь зеркало? – Во взгляде Ли Бонхве появляется напряжение.

– Нет, я успела убежать, и он меня не видел.

– А сейчас?

– Это произошло, когда началась перезарядка камер, в этот момент я была в гримерной одна.

Ли Бонхве вздыхает с огромным облегчением.

– А до рождественского приема ты пользовалась такими зеркалами?

– Нет.

По крайней мере, я.

– Пока ты там бродила, ты кого-нибудь встретила, не считая меня?

– Хм…

В той тюрьме я видела с десяток заключенных. Но они-то не обратили на меня ни малейшего внимания. Даже мужчина с татуировкой в форме сердца под глазом хоть и смотрел прямо на меня, но при этом не видел. Там, наверное, стена сделана из того же материала, что и купол Сноубола: изнутри нельзя увидеть то, что снаружи.

Я медленно качаю головой. Пожалуй, такой ответ всех устроит. Глядя на меня, Ли Бонхве вдруг улыбается.

– Чо Йосу.

Я в недоумении оглядываюсь по сторонам. Неужели здесь есть кто-то еще?

Бонхве, видя, как я верчусь в кресле-качалке, нервно озираясь, привлекает мое внимание:

– Что, испугалась?

– Но…

– Не волнуйся, здесь нет ни камер, ни других людей.