Снизу вверх

Новая обстановка, люди, порядки, разговоры подавляли его своею неожиданностью; онъ сначала испыталъ страшную робость, недовріе къ себ, слабость… Новая обстановка, въ которую онъ такимъ неожиданнымъ образомъ перелетлъ, просто потрясла его до глубины души. Въ мысляхъ его совершился полный переворотъ. Онъ пересталъ сверкать глазами, какъ волкъ, и злился на одного себя; боялся своего невжества и напряженно слдилъ за каждымъ своимъ шагомъ, вполн убжденный, что онъ ежеминутно можетъ безсознательно сдлать какое-нибудь свинство по отношенію къ Надежд Николаевн и омичу. Къ первой онъ питалъ робкое почтеніе и привязанность, явившуюся почти внезапно, второго онъ такъ поставилъ высоко, что забылъ совсмъ себя, и если вспоминалъ себя, только затмъ, чтобы выругать.

Вставая рано утромъ, Михайло спрашивалъ, что длать, и слушалъ каждое слово омича, безусловно точно выполняя каждое его приказаніе. Работалъ онъ, не вставая, учился слесарнымъ пріемамъ, забывая объ усталости, и прикажи ему омичъ работать по двадцати часовъ въ сутки, онъ покорно выполнилъ бы это требованіе.

Секретъ свой онъ забылъ. Имъ овладла другая мысль, осуществить которую онъ считалъ себя безсильнымъ. Самоуниженіе у него доходило до крайности. Иногда, будучи не въ состояніи овладть какимъ-нибудь пріемомъ такъ быстро, какъ бы онъ того желалъ, онъ съ бшенствомъ вскрикивалъ:

— Да гд же такому дереву понять?

А раньше его отношеніе въ себ было какъ разъ обратное. Встрчаясь съ людьми, въ деревн или въ город, онъ относился въ нимъ съ злобнымъ пренебреженіемъ и пользовался ими только затмъ, чтобы сказать себ: «Вотъ такъ я не буду жить, какъ этотъ дуракъ!» Но каждый шагъ омича вызывалъ въ немъ чувство безусловнаго уваженія, и онъ желалъ только одного: походить на омича.

Чувство это сначала было мучительно, потому что Михайло не надялся добиться того, что добылъ въ жизни омичъ. Но съ теченіемъ времени Михайло оправился. Понемногу онъ ближе узнавалъ омича, поспшалъ слушать отрывки изъ его богатой жизни, имъ самимъ разсказываемые при удобныхъ случаяхъ. Эти отрывки убдили Михайлу, что и ему можно еще пробиться къ свту. А когда передъ нимъ вставала вся жизнь омича, то онъ сильно воодушевлялся, имя передъ глазами примръ безпрерывной борьбы и побды.

Одно качество омича было дйствительно необыкновенно: это — рдкая способность все переносить добродушно или, пожалуй, безчувственно… и изъ всего на свт извлекать для себя пользу, чтобы поучиться чему-нибудь. Жизнь омича началась не лучше, не хуже жизни другихъ рабочихъ, но онъ умлъ извлекать пользу изъ самыхъ вредныхъ обстоятельствъ.

Отецъ его жилъ въ этомъ же город. Это былъ одинъ изъ тхъ мщанъ, которые почему-то обитаютъ на конц города, непремнно около оврага, въ домишк, задняя часть котораго обыкновенно виситъ надъ этимъ оврагомъ, готовая ежеминутно оторваться и полетть въ самую глубину его. Кром того, этотъ сортъ людей обыкновенно пропитывается боле или мене неожиданными промыслами, врод ловли и обученія чижей, собиранія бутылокъ и пр. Чаще же всего этотъ овражный народъ занимается вразъ всми ремеслами, какія только по обстоятельствамъ возможны; въ одно время ловятъ чижей, въ другое собираютъ щавель (по копйк пучокъ) а то починиваютъ сапоги, отъ которыхъ одни носки остались И носятъ эти околоовражные углы всегда боле или мене замысловатыя названія: «Антошкина слободка», «Козлиха», «Прыщи».

Здсь разговоръ идетъ именно о Прыщахъ, гд обиталъ отецъ омича, старикъ Тороповъ, занимаясь ловлей раковъ, плетеніемъ лукошекъ и другими ремеслами, принуждавшими его надолго иногда покидать свой домишко и своего Алешку. Послдній такъ и выросъ на улиц, выросъ какъ-то самъ, какъ единственный стебель овса среди крапивы. Кажется, мудрено было извлечь пользу изъ такого житья. Но омичъ уже и въ этотъ ранній возрастъ инстинктивно продирался сквозь чащу къ свту. Ршительно предоставленный самому себ, онъ въ этотъ періодъ выучился грамот, беря шутовскіе уроки у своихъ уличныхъ товарищей, ходившихъ въ школу. Кром того, онъ въ совершенств позналъ вс виды промысловъ, которыми пробавлялся отецъ. Отецъ умеръ, когда Алешк было лтъ двнадцать, окончательно предоставивъ сына на волю Божію. омичъ остался круглымъ сиротой. Имущество отца и его самого общество взяло подъ опеку, но опекать было буквально некого и нечего: домишко уже наполовину вислъ надъ оврагомъ, а двнадцатилтній омичъ самъ о себ позаботился.